Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Гендельсон посмотрел на меня с укоризной, покачал головой. Мне почудилось, что покрутил бы пальцем у виска, если бы знал этот жест.
Деревья заскользили в стороны, понеслись за наши спины с резвостью, словно это они выспались и позавтракали. Леди Альдина сидела за спиной Гендельсона, ему больше доверяла: постарше, в нем чувствуется баронскость, порода, а от меня можно ждать всего, от изнасилования и до продажи в рабство. Или то и другое, хотя, конечно, здесь за девственницу дают гораздо больше.
По ручью приехали в деревушку, Гендельсон умело отобрал двух крепких коней, сторговался, наших измученных и со сбитыми ногами сплавили за четверть цены. На леди Альдину произвело впечатление, с каким равнодушием я доставал золотые монеты, ведь даже баронистый Гендельсон торговался и бранился, как торговка рыбой. Трижды расходились, бегали друг за другом, били по плечам, наконец ударили по рукам, и вот они, наши кони.
Леди Альдина деревню не узнала, она ж затворница и вообще девственница, но зато ее признали крестьяне, что возят в замок мясо, рыбу, зерно. Смотрели с ужасом, крестились, что значило – уже знают о ее кончине. Я дал золотую монету кузнецу, он как раз проверял коней, кивнул на бледную девушку:
– Сумеешь доставить в замок?
– К обеду будет там, – заверил он. – Спасибо, ваша милость! Честно говоря, мы бы и так отвезли, она… хорошая госпожа, добрая, но с вашей щедрости на руках отнесем!
Леди Альдина смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Руки по-прежнему держала на груди, ибо у саванов характерный покрой: вырез до самого низа живота, что понятно – иначе не натянуть на закоченевшего покойника, но мне почудилось по ее лицу, что она в эту минуту готова отпустить ворот, а то и рвануть за края в стороны.
– Благородные сэры, – произнесла она тихо, – вы так и не заедете в наш замок?.. Признательность моих убитых горем родителей не будет знать границ!.. Да и моя… тоже.
Последние слова она добавила совсем шепотом, но жаркий румянец все же залил ее щеки. Она смотрела умоляюще. Гендельсон заколебался, затем лицо потвердело, в глазах появилась решимость. Он подобрал поводья коня и сказал звучным рыцарским голосом:
– Прощайте, леди Альдина!.. Нам надо спешить.
Дремучие леса остались позади, наши кони карабкались по голым склонам и косогорам. Земля изрыта оврагами, холмы теснятся, как стада овец, все чаще попадаются скалы, а то и каменистые возвышенности, кладбища рассыпавшихся от древности гор.
Я снова и снова вспоминал красотку, что из рук в руки передал мне вампир. Ладони иногда начинали чувствовать вес ее мягкого податливого тела, а пальцы сами по себе подрагивали, уже задирая ей подол, то бишь саван. Нет, не просто обилием голых бабс берет Самаэль. Остальных мужланов можно просто голыми бабсами и доступностью их тел, а нас двоих… вернее, меня, именно спасаемыми, спасенными. Ведь мы сразу герои, нас забросают цветами, как победителей чудовищ, спасителей, освободителей. А спасенная будет благодарна по гроб жизни и никогда не посмеет посмотреть на другого мужчину…
Не в этом ли приманка с крючком для героя?
Некоторое время я поворачивал эту идею так и эдак, наконец решил, что справлюсь. Самаэль как-то упустил, что меня ждет Лавиния. А это такой весомый фактор, что я ради своей непорочности пожертвовал спасением или выволакиванием целого народа из болот и озер обратно на сушу.
На вершине холма мы остановились перевести дух. В лицо дул холодный ветер, в темном небе холодно поблескивают осколки мирового льда. Пора развести костер и перевести дух, но я все смотрел вперед, надеясь пройти перед ночлегом еще хотя бы милю.
Там, на горизонте, вспыхивают зловещие багровые огни. Иногда я смутно видел лиловый отблеск, что уходит в небо и растворяется. Если мы не сбились с дороги, то там лежит Кернель.
На второй день после леди Альдины прямую дорогу преградило коричневое болото. Вода мутная, словно только что по ней прошли тысячи ног и подняли со дна ил, но широкие листья кувшинок застыли, как приклеенные. На них греются под скудными лучами солнца лягушки… если это лягушки, слишком уж толстые, безглазые, но с высокими гребнями на спинах, как у злых рыб.
Пучками торчат покрытые слизью тростники. Значит, болото неглубокое, но я всегда с содроганием захожу в воду, если не вижу дна. Болото тянется направо и налево, теряется в плотном тумане. Впереди тоже туман, я с тоской думал, что будет, если там в тумане тростники исчезнут. Это означает только глыбь, что еще хуже и даже хужее.
– За этими болотами прямой путь к Кернелю, – сказал Гендельсон тихо. – Там каменистая равнина, удивительная равнина, словно вымощенная огромными плитами…
– Вы там бывали, сэр?
– Нет, но я много читал: – Он перехватил мой взгляд, сказал почти виновато: – Я вообще люблю читать и… читаю много. Там узкая долина, хотя и очень ровная, на ней гремели все важнейшие битвы последних трехсот лет. Там все пропитано кровью, стаями летают призраки… Но, хотя это и лучшая из дорог… или, вернее, потому что это лучшая из дорог, она считается дорогой армий Карла.
– Но империя Карла далеко…
– Лучшая дорога принадлежит сильнейшему, – сказал он с горечью. – А сильнейший сейчас – Карл!.. И горе тому, кто попадется на его пути.
– Не плачьте, сэр, – бросил я. – О Зорр он уже обломал когти.
– Когти, но не зубы.
– А зубы вышибем мы, – пообещал я гордо.
Под ногой твердь расступилась, я ухнул с головой в трясину. К счастью, успел инстинктивно разбросать руки, пальцы ухватились за корни, вынырнул, но грязная вода стекает по лицу, одежда сразу промокла, а под рубашкой быстро-быстро извивается какая-то ополоумевшая от ужаса рыбешка. Или жабенок.
Волосы сзади прищемило, это Гендельсон, оказывается, тащит меня за шиворот. Я выплюнул изо рта сгусток слизи, что норовил пробраться в глотку, сказал хрипло:
– Сэр Гендельсон, спасибо, но вы сами не провалитесь… У вас еще та задница.
Он все же помог выбраться на твердое, здесь по колено, тогда лишь сказал сварливо:
– Что-то вы чересчур засматриваетесь на мою задницу. Но у меня есть не только она, сэр Ричард!
– Извините, сэр Гендельсон, – пробормотал я. – Я хотел сказать, что вы весь… можно сказать целиком… уф-уф!.. еще та… в смысле человек с весом.
– Да, – ответил он с вызовом, – я – человек с весом!
Через болото продирались весь день. Я уже жалел, что тащим за собой коней, без них бы шли втрое быстрее. Ночь застала на одном из островков, там три жалких болезненных деревца, жесткая болотная трава. Огонь развели скудный, только и надежды, что по болоту к нам не станут подбираться крупные звери. А если и станут, то по шлепанью и плеску издали услышим самых упорных, кто еще не утоп по дороге.
