Эдуард Веркин - Кошки ходят поперек
Высокая, наверное, метров под пятьдесят вышка.
– Что встали? – спросил Гобзиков.
Я не ответил, направился прямо к вышке, отыскал лестницу.
Я понимал, что с вышки этой нам уже никуда не уйти. Что нас окружат и рано или поздно снимут. Но все равно полез вверх. Люди постоянно делают бессмысленные вещи, это у людей в крови. Я часто об этом думал. Погоня на хвосте, патроны кончились, и человек кидает в преследователей разряженным револьвером. Будто им на самом деле можно кого-нибудь прибить. Нет, если кинуть умелой рукой да прямо в лоб, то, наверное, можно, а так...
Тупой поступок.
Я тоже совершил тупой поступок – взял да и полез на вышку.
Гобзиков полез за мной. Тоже пример тупизны. Тупизна – она заразна, как грипп. Один начинает тормозить – и круги торможения захватывают все окружающее пространство. И уже все тормозят, бороздят асфальт рогами.
А может, мне просто хотелось побывать на вышке, я еще никогда не бывал на подобных конструкциях, хотя всегда и хотел.
Лезть было тяжело. И из-за пяток, и из-за того, что ступени были покрыты жирной скользкой ржавчиной. Хорошо хоть, лестница была огорожена специальным коробом – если сорвешься, вниз не улетишь – прогрохаешь по ступеням, разобьешь рожу. Но я лез, иногда поглядывая вниз. Гобзиков тоже лез.
На полпути я остановился и отдохнул, оглядел пространство. Мы были уже над лесом. Он расплывался по сторонам, никаких строений, только к северу черная тонкая труба – психбольничная кочегарка. Никого не видно. И не слышно. Небо большое, облаков нет, ветерок приятный.
Подтянулся Гобзиков.
– Зачем лезем? – спросил он.
– Так надо, – ответил я.
– Свалимся ведь...
– Не каркай, Гобзиков, – посоветовал я и пополз дальше.
Верхняя площадка сохранилась хорошо, мало проржавела. На ней находились какие-то распотрошенные приборы, провода, другая электрическая мура. Вверх уходила поломанная антенна, сквозь решетку пола была видна однообразная земля. И мать-и-мачеха. Вылезла уже, гляди-ка. Первоцвет.
– И что дальше? – спросил Гобзиков.
– Ничего. Будем ждать. И отдыхать.
– Поймают ведь...
– Поймают – не поймают, потом увидим.
Мне не хотелось разговаривать, я устал и спать хотел к тому же – а когда я хочу спать, я плохо соображаю.
Я лег на решетку площадки. Небо было совсем рядом. Тонкое, синее, такое синее бывает только весной. Какая романтика.
– Я им ничего не сказал, – сообщил Гобзиков. – Ни про поход, ни про Лару.
– Я знаю. Я все слышал. Молодец, так и надо. Теперь надо подумать, что скажем...
– Собаки, – перебил Гобзиков.
– Точно. Пошли за жуками, на нас напали дикие собаки, мы убегали и заблудились. Тупо, но, может быть, поверят...
– Собаки там. – Гобзиков указал пальцем за бортик площадки.
– Что?
– Собаки бегут. И люди. Они нас нашли.
– Блин...
Так и должно было случиться. Только не так быстро.
Я вдруг подумал, что мы неправильно убегали. Во дворе стоял не только вертолет, во дворе стояли машины. Надо было просто угнать одну, и все. А где-нибудь возле города мы бы ее бросили. К чему было в этот лес ломиться? Дурак. Дурак я, не умею быстро думать.
Лениво, со скрипом суставов я поднялся на ноги.
– Ты чего это? – спросил Гобзиков.
– Просто так. Полезут наверх, а я в них...
Я оглядел площадку, подобрал тяжеленный, килограммов в десять, изолятор.
– А я в них этой штукой кину. Сразу передумают. Так можно пару дней продержаться.
– А потом?
– А потом суп с черепахами.
Я не собирался ничего кидать на головы своим преследователям, я ведь не идиот, в конце концов, но надо же было что-то сделать. Я взял изолятор и направился к краю площадки.
Это было как в кино. Человек бежит-бежит по какому-нибудь мосту – и вдруг совершенно неожиданно перед ним поднимается вертолет. И пуляет ракетами «воздух – земля»!
Я пересек площадку, поднял над головой изолятор.
Вертолет. Я его даже не слышал, видимо, турбины работали на глухом марше. Но едва он поднялся над площадкой, как турбины заревели по-боевому, и я был оглушен.
Гобзиков подскочил ко мне.
Вертолет висел прямо перед нами. Насупившись, наклонившись вперед хищным носом. Как острорылая железная акула. Только в тысячу, в сто тысяч раз смертоносней. Он немного повилял острым рылом, затем в бортах открылись люки, и из них выставились «гатлинги». Сколько-то там тысяч выстрелов в минуту.
Гобзиков ахнул, отвернулся, присел, затем растянулся на площадке, сжался.
Стволы пулеметов завертелись, слились в четыре блестящих размытых кружка.
И еще я видел. Я видел пилота, до него было метров десять, чуть больше. Поляризация рассосалась. Сквозь матовый фонарь кабины я прекрасно видел пилота. За штурвалом ощетинившегося оружием «Беркута» сидел Валерка. Несчастный толстый псих, который помог нам убежать. Который хранил под рубашкой лазерный скальпель и механического паука. Валерка был без шлема, уши торчали в стороны. И шрам. Жирный красный рубец с обрывками ниток, хорошо знакомый мне шрам. Псих, который свободно управляет штурмовым геликоптером, который зачем-то прикидывался... Зачем он прикидывался-то?
Вдруг я понял. Они пытались разговорить Гобзикова, а толстый Валерка пытался разговорить меня. Узнать, что мы делали в этом поле. Узнать про Лару. Узнать, не известно ли нам про... И тогда через усталость, через страх я почувствовал, как где-то в животе образуется ноющая беспокойная пустота, которая гораздо хуже любого страха. Я понял, что сейчас, в эту самую секунду приоткрылась передо мной Тайна. Пугающая, мрачная и манящая. Настоящая. Не Тайна даже, лишь краешек ее, самый малый. Краешек огромной жизни, о которой ни я, ни все вокруг меня не знали ничего. Жизни, в которой стоило жить. Стоило.
Турбины рычали, воздухом меня почти сносило с площадки, я держался за ограду парапета и смотрел на пилота. А он на меня.
Стволы вращались. Я просто чувствовал, как на меня направлены двадцать четыре крупнокалиберных дьявола, я чувствовал мощь, готовую сорваться по одному движению пальца. Вертолет висел, пулеметы на изготовку, я почувствовал, как по лицу прошла тепловая волна, инфраприцел или что-то в этом духе. Валерка целился. Один глаз его был прикрыт визором, другой щурился на меня.
Гобзиков лежал на площадке, закрыв голову руками.
Валерка улыбался.
А я не улыбался. Я сжимал дурацкий изолятор. Потом уронил его на решетку. Ай да Валерка...
Валерка будто услышал меня, подмигнул мне неприцельным глазом. Затем показал язык, что уж совершенно не клеилось с пулеметами, ракетами и – кто знает – тактическим ядерным зарядом.
