Юлия Шолох - Звериный подарок
Он вздрагивает и читает быстрее. Потом еще раз. Понимает. Свиток вынимают из его рук, между нами больше нет преград, кроме нашего с ним упрямства. Гордости, глупости, слабоумия. Не знаю, чего.
— Ты хочешь вызвать демона?
В животе ноет оттого, что сейчас произойдет, но я все равно киваю. Его боль охватывает мою голову стальным обручем, и я медленно опускаюсь на колени у его ног. Его страх потерять люна-са вырывается у меня криком. Неужели доблестных альф можно напугать чьим-то криком? Почему все расступаются, отходят от нас, от меня, тяжело дышащей у ног невозмутимого на вид Радима. Такого… холодного. Вот таким он был, когда я ушла. Тогда понятно, что их удивила моя реакция. Я-то слабее. Не знали, как действует страх потери? Боль одиночества? Вы так ничего о нем и не знали. О нас…
Радим приседает надо мной, достает одной рукой из кармана… алый камень. Хочет… надеть на меня, чтобы не было больно, защитить. Глупый. Все такой же глупый, разве я смогу… одна?
— Даже не вздумай, — говорю, когда его руки совсем близко. — Не хочу больше ни минуты жить… без тебя.
Тогда он молча, ни на кого не глядя, поднимает меня на руки и уносит в свою комнату. Там у него теперь всегда ярко горит огонь, мы сидим в кресле, обнявшись, и боль постепенно уходит. Он зовет меня впервые за долгое время, и от этого неожиданно грустного зова на глазах слезы. Я отвечаю со всей нежностью, на которую еще способно мое сердце. Жаль, что ее так немного, почти ничего.
Он вдруг утыкается в меня лицом, зарывается в волосы, как будто хочет спрятаться.
— Делай, что считаешь нужным. Пусть так будет.
— Радим…
— Что хочешь, только не так, как сейчас. Все равно это… не жизнь.
Как он прав! Мой вожак… Это не жизнь и не будет жизнью.
— Они не дадут нам быть счастливыми. Каждый день может принести их новые изощренные издевательства. Кого они убьют или покалечат, чтобы сделать нам больно? Чтобы… разъединить? А если, представь только, если у нас родится ребенок, как жить, зная, что для них это просто очередная ниточка к управлению нами? Радим, народ, долг — это все прекрасно. Но я должна сделать это не для них… для нас с тобой.
Странно, почему я не могла сказать ему этого раньше? Чего боялась?
— Да, — тихо отвечает мой муж. — Отпускаю тебя, делай, что должна.
Его слова одним отточенным ударом вонзаются в лед моей души, вырывая огромный мерзлый кусок и пуская трещины. Мои пальцы как будто в первый раз проводят по полосам шерсти на голове. Такой ласково-мягкой.
— Знаешь, Радим, — странным голосом говорю, — давно хотела тебе сказать, ты очень красиво… занимаешься любовью, я видела. Если еще надумаешь, позовешь… посмотреть?
Не может быть… чтобы я это вслух сказала. На лице Радима столько изумления, что на десяток лиц хватит. Что это я сказала такое не совсем нормальное? Разве… так нужно говорить? Он и ответить вон не сразу может. Если нас сейчас кто-то увидит, подумает, что мы друг с другом просто незнакомы и пытаемся понять, кто это сидит напротив и почему так близко?
Как давно я не видела его улыбку… И как мне ее не хватало! Радим поднимает меня и ставит на ноги.
— Почему бы и нет? — говорит, одной рукой стягивая с кровати одеяло и тут же подталкивая меня к двери.
Комнатой для танцев давно не пользуются. Там не натоплено и пол грязный, повсюду какие-то брошенные второпях бесформенные вещи. Это не имеет никакого значения, на стенах и потолке синеватые зеркала, и я с чистой совестью убеждаюсь, как была права — он занимается любовью очень красиво. Лучше, чем в моей памяти.
Мы засыпаем прямо там, на полу, обнявшись, почти счастливые. Кстати, днем на свету он тоже смотрится неплохо, даже лучше, чем ночью, потому что хорошо видно.
Только после обеда, когда в животе начинает требовательно урчать, мы выходим из полной голубыми прозрачными тенями комнаты. Ни единого огненного пятна за спиной, ни одной крошечной искры, ни одного напоминания о пламени и жаре. В замке почти паника, нас нигде нет, и, учитывая вчерашние события, все ждут чего-нибудь страшного.
Радим крепко держит меня за руку, совсем как раньше. Вид только у меня немного мятый, ну да ладно. Я же не с соседом прогуливаюсь, а с мужем. Моим единственным. Моим любимым.
Через два дня вернулась Верея. Зашла и по-свойски стала оглядывать комнату, недовольно морщась на сваленные как попало вещи и рассыпанные по столу мелочи.
— Я бы раньше пришла, — сказала, — но пришлось сдерживаться. Так и хотелось тебе… — хмурится, не договаривая.
— Врезать? — договариваю я.
— Именно! Но я тебя прощу… но только один раз. Поняла?
— Поняла.
— Поняла она… Вижу вон, как была… неряхой, так и осталась!
Верея мечется по комнате, что-то бормоча под нос и поднимая с пола мои вещи, а я улыбаюсь, потому что при виде нее перед глазами появляются только синие зеркала и Радим… со мной.
Волки
Радим еще раз перечитал предложенный горными план завоевания Северной гряды. Он потратил на его изучение необычно много времени и все потому, что слишком часто отвлекался, оглядываясь, с желанием убедиться, что Дарька и правда спит в его кровати. Хотя с того дня, когда они снова стали чем-то целым, прошло больше недели, ему все еще казалось, что это просто сон.
Несмотря на всякие разные сомнения, в одном он был теперь полностью убежден: войны он не хочет. Будет тянуть до последнего, пока есть шанс решить все более-менее мирно. Будет тянуть, даже теряя при этом кучу ресурсов и жизней. Много, но не настолько, сколько было бы, не дай Дарька ему нежданную надежду решить конфликт с дивами без резни. Без гнева крови. Решение, которое он так долго искал, пришло с самой неожиданной стороны. Впрочем, все, что шло от Дарьки, оборачивалось для него подарком. Трижды подарок. Дар богов, сотворивших связь люна-са. Шкатулка от князя Нестора, отданная вожаку. Неважно, из каких соображений, но ведь отданная? А теперь еще и от незнакомого чернокнижника Атиса подарок. Предмет бога… Их звериное наследие.
Радим не боялся, что у Дарьки не получится достать предмет. Честно говоря, он был почти уверен, что она его не достанет, хотя теперь в ней и появилось что-то такое нерушимое, очень крепкое, словно слетела вся шелуха, оставив только суть. Это, конечно, ничего не меняло, и Радим, прищурив глаза, блаженно улыбался, потому что считал свое решение чистейшей трусостью. Если Дарька растворится в нави, Радим тоже очень быстро умрет, и дальнейшая судьба звериного народа будет зависеть не от него, а от кого-то другого. Настоящая трусость — сбежать от проблем и сложностей, переложить их на плечи кого-то другого, пусть даже таким способом. Это не только трусость, но еще и слабость. Думая об этом в очередной, бессчетный раз, Радим снова ухмылялся всем богам, вместе взятым. Слабость, но нового вожака как и не бывало. Впрочем, вскоре он перестал тратить время на такие размышления — будет не будет, еще неизвестно, а дела не ждут.
