Генрих Мамоев - Сет из Хада
Не успев выдернуть из мертвого тела клинок, Сет оказался безоружным перед еще двумя выскочившими сбоку демонами. От размашистого удара первого ему удалось увернуться, нырнув под массивную руку неуклюжего демона, но второй оказался ловчее — что-то тяжелое обрушилось на голову Сета, и наполненный пылью, предсмертными стонами и предчувствием катастрофы мир замерцал, теряя очертания, формы. Сет не потерял сознания. Больше того, он понимал, что это не мир скособочился, скукоживаясь и заваливаясь куда-то вправо, а падает его потерявшее силу тело. Глухо донесся чей-то торжествующий крик, и память лениво подсказала, кому принадлежит этот знакомый голос. Были слышны и другие крики, но голос директора Сет не спутал бы ни с чьим другим — от этого тембра в нем все задрожало, в последний раз наполняя душу неистовым желанием уничтожить чертово племя.
Сет рухнул, даже не почувствовав, как ударилось его покрытое множеством порезов тело об каменный пол, как соскочил обруч, откатываясь к одной из глыб. Свет уступал место спасительной тьме, и только звуки, смешавшись в неразличимую какофонию, продолжали раздаваться в невыносимо отяжелевшей голове.
Он не видел, как сомкнулись перед его телом двое последних защитников — Велиар и Посмертный, не видел перепуганных до смерти глаз Эммы, не видел, как Гибеллина подняла подкатившийся к ней обруч. Мир исчезал, и Сет с непонятной радостью шептал про себя два слова: «Вот и все! Вот и все!»
Их было уже не так много, как вначале, но на оставшихся защитников, в лице Велиара и Посмертного нацелилось сразу по десятку всевозможных орудий смерти. Казалось, мгновения их сочтены — обозленные демоны ждали лишь приказа Саргатанаса, чтобы добить оставшихся, но директор не спешил, переводя взгляд с Сайтана на герцога, Сета и обратно, словно наслаждаясь видом поверженных врагов. Никто не обращал внимания на Гибеллину, в руках которой оказалась диадема. Не осознавая, почему она это делает, Гибеллина поднесла ее к своей голове, и в следующее мгновение случилось сразу несколько событий…
Ужасающий, не похожий на все предыдущие толчок разом свалил всех, кто еще стоял на ногах, рухнули колонны, поддерживавшие теряющийся в вышине потолок главного зала, а в наполненном пылью и криками воздухе показались неописуемые, непохожие ни на что фигуры невероятных существ. Они казались призрачными, но их отвратительные тела постепенно обретали плотность, а невыносимые звуки, которые издавали эти твари, вселяли дикий, парализующий всех без исключения страх. Падали колонны, давя демонов и «обращенных», а огромные рухнувшие плиты потолка добивали тех, кто смог увернуться от колонн и не упасть в разверстые в полу Музея бездонные пропасти. И лишь вокруг Сердца Суккуб, словно волею непостижимо могущественного существа оставался крохотный островок относительной безопасности. Островок, который со всех сторон сжимался все большим и большим количеством прибывающих в этот чудовищ Хаоса, в сравнении с которыми даже Ахерон мог показаться всего лишь двухголовым щенком…
Глаза всех, кто еще оставался жив были прикованы к рвущимся в этот мир монстрам Хаоса, и никто не заметил, как надевшая на голову обруч Гибеллина оказалась в узком проходе между двумя огромными глыбами. Ее глаза были закрыты но, глядя со стороны, можно было подумать, что Гибеллина прекрасно знает, что нужно делать. Она развела в стороны руки, и… случилось невозможное — огромные, тысячелетиями неподвижные глыбы вдруг стронулись со своих мест, грозя раздавить хрупкую фигурку демоницы!
То ли почувствовав, то ли по какой другой причине, Сет открыл глаза, но то, что он увидел, буквально подстегнуло его. Рванув, он успел лишь прикоснуться к смыкающимся вокруг Гибеллины валунам, почувствовать странное тепло, идущее от камней, и увидеть глаза Гибеллины. В них было все — любовь, прощение и… сожаление…
Камни сошлись, навек сокрыв в себе маленькую демоницу, края глыб сомкнулись, и в то же мгновение ставшее монолитом сердце Суккуб исторгло невероятный луч черного света, в какие-то доли мгновений растворивший в себе миллионы ужасающих воображение существ Хаоса! Их муки были страшны и… безмолвны, и оттого страшны еще сильней! Черный свет, при котором наступившая тьма была одновременно и абсолютной, и позволяла видеть все до мельчайших деталей, без следа и остатка уничтожил все чужое, что рвалось и, почти прорвалось в этот мир!
Луч исчез, а в воздухе остались легкие, плывущие по собственной воле хлопья, которые разваливались на глазах, превращаясь в сыплющий с быстро бледнеющего неба снег. Он осыпал плечи и голову онемевшего, оцепеневшего Сета, быстро меняя цвет с белого на красный. То была чужая кровь, но Сет чувствовал себя мертвее самого мертвого из врагов. Он подошел к месту, где сомкнулись две глыбы, навеки упрятав в себе Гибеллину, Лину, его… Лину.
— За что?!
Сет ударил по все еще теплому, ставшему единым целым камню, не чувствуя боли в разбитых руках, не слыша собственного крика, и не видя вставших за его спиной друзей.
— Почему она?!
Он не видел, как ползали раненые демоны Саргатанаса, как чудом уцелевший, но застрявший в чем-то директор пытался выбраться из-под мертвых тел своих соратников, как Велиар срубил кисть последнему демону, даже в предсмертной агонии пытавшемуся достать клинком хоть кого-то из врагов…
Сет не видел ничего, кроме блестящей черной поверхности камня, а в ушах звучали слышанные однажды строчки:
«…Защитника признает камень, и темный луч врагов сразит. Скрижаль раскроет тайну тайн, и силу древних воскресит…»
В обезумевшем от горя сознании билась лишь одна, сметающая и сокрушающая все на своем пути мысль о безвозвратной потере той, что за несколько часов навсегда вошла в его жизнь, придав ей неведомый доселе смысл. Его израненные, покрытые своей и чужой кровью руки пытались раздвинуть навсегда сомкнувшиеся глыбы и, казалось, ничто не могло заставить Сета отказаться от бессмысленной в своей невозможности попытки пробить, проломить, прорваться сквозь холодеющий с каждым мгновением камень…
Стоявшие за его спиной Велиар и Посмертный не мешали, понимая, что никакие слова не могут ни помочь, ни даже уменьшить боль, которая полностью овладела им. Сет сам превратился в камень, прижавшись к нему всем телом, словно хотел почувствовать биение сердца Гибеллины. Не в силах больше выносить это душераздирающее зрелище, Посмертный отвернулся, и увидел насмерть перепуганные глаза Эммы, которая рукой указывала куда-то в сторону. Туда, где между хаотическими нагромождениями упавших колонн и мертвых тел появилось окровавленное, но узнаваемое одноглазое лицо Саргатанаса.
