Сергей Раткевич - Меч Рассвета
Может, и не знали. Не один и не два мира в прошлом погибли именно таким образом, став лакомой пищей для некогда великого Пожирателя Миров. Ну ничего. Он еще оправится. Вот разберется с этим окаянным миром, довоплотится и…
Плохо, что теперь придется все делать медленно. Постепенно. Окаянный маг, заново сотворивший мир, собравший его из собственных слез и памяти, из рассыпающихся кусочков отстроивший прежнюю реальность, навсегда закрыл прежний путь. Старательно так закрыл. Убить бы его за такие штучки, умертвить какой-нибудь лютой смертью. Вот только до него теперь не очень-то доберешься. Он ведь, гад, все по новой пересоздал. Все тропы теперь другие. Новые. Поди отыщи, где мерзавец скрывается. Силы-то у него не то чтобы очень… такого и в трех шагах с простым смертным перепутать можно. Вот и отыщи его среди прочих. И как это ему удалось все по новой пересоздать? С таким сопливым могуществом, как у него, разве что бородавки сводить… да и то лучше вручную. Быстрей выйдет. А уж мир пересотворить… и как это он умудрился? Закрыл такую легкую, такую удобную дорогу…
Что ж, значит, война. С Куртом ли, с Джанхаром, с Оннером… все едино. Война есть война, и победит в ней сильнейший. Недолго им осталось барахтаться… недолго… И этот гад разделит общую судьбу. Не отвертится. Жаль, не удастся его отдельно наказать… отомстить… но нет времени возиться с этим миром. Нет времени у Великого Пожирателя. Сколько миров еще ждут своего смертного часа, с нетерпением ждут своей участи, сколько лакомых кусочков так и болтаются непожранными…
* * *
Конец лета – хорошее время. Особенно если урожай – что надо. Замечательное время.
Именно так и думала Теанрин, хозяйка пусть небольшого, но добротного клочка земли, довольно созерцая здоровенные тыквы, лоснящиеся в лучах жаркого солнца яблоки, горделиво простирающиеся вдаль грядки с картофелем и репой, луком и кукурузой, бобами и фасолью, морковью и брюквой, горохом и чечевицей. Изобилие.
Она продолжала улыбаться, когда вернувшийся из города муж внезапно подошел к их небольшому домику, ловко взобрался на крышу и… куски соломенной кровли полетели вниз!
– Эрлиф! Что ты делаешь?! – возмутилась она, после недолгой паузы, вызванной потрясением. – Ты что?! С ума рехнулся?! Или на тебя лишний стаканчик в городском трактире подействовал?! Ну, так я тебя но трактирам больше не пушу, так и знай! Оставь в покое несчастную крышу!
– Я его видел! – непонятно объяснил муж и продолжил активные усилия по разрушению своего собственного дома.
– Эрлиф! – возмутилась женщина. – Я все еще лучше тебя лазаю по крышам! Вот я сейчас взберусь наверх и как следует отхожу тебя палкой! Что это еще за дурацкие выдумки? Кого это ты там видел, и почему от твоих видений должна страдать несчастная крыша? Ты что, хочешь, чтоб зимой нам текло на голову?
– Когда ты его увидишь моими глазами, ты сама скажешь, что я был прав! – откликнулся ее муж.
– Эрлиф! – рявкнула Теанрин. – Я знаю, что ты способен увлекаться, словно пятилетний мальчишка, коим умудряешься оставаться все эти годы, но если ты не остановишься и немедля не объяснишься, я на тебя просто-напросто обижусь! Если под старость лет мне придется терпеть падающий на голову снег, я бы хотела знать, во имя чего?
– Во имя Верховного Короля! – ответил муж, останавливаясь. – Я видел его!
– И что? – спросила она.
– Ты не понимаешь, – Эрлиф улыбнулся светлой, счастливой улыбкой. – Говорю тебе, я его видел!
Пальцы сложились в незримый аккорд. На губах появилась отрешенная улыбка. Гордая и беззащитная, она реяла, как флаг на ветру.
Вот теперь стало понятно все.
Теанрин сжала кулаки и уцепилась взглядом за спасительные тыквы. Они такие большие, такие круглые, такие желтые… их обязательно нужно убрать. Их… и все остальное. Такой урожай грех бросать! Боги накажут. А ведь скоро еще должен приехать третий внук четвертого сына, да не один, а с женой и первенцем. Как можно их не дождаться? И вообще… место тут… замечательное! Она так устала таскаться с одного постоялого двора на другой. И этот вечный дождь на голову… А зима со снегом… А холодный ветер…
Она так устала быть женой странствующего менестреля…
А если опять начнет просыпаться то, другое… начнет, куда оно денется… да и пора уже… все сроки вышли… вот только… как же это хорошо, просто жить, жить ни о чем не задумываясь, радуясь земле и небу, солнцу и дождю…
– Я уже старая… и толстая… и не смогу плясать на канате, – с горечью сказала женщина.
– А я какой? – усмехнулся он.
– Так не тебе ведь на канат лезть, – вздохнула она и вновь посмотрела на тыквы.
– Но ты ведь сможешь подпеть мне верхние «та рен» и «мхо ворн»? – улыбнулся ее муж и посмотрел туда же.
– Ты хочешь сказать, что оставил эти ноты в кабаке? – возмутилась женщина, отворачиваясь от тыкв. – Нашел, что пропивать, оболтус!
– Да у меня давно уже верха не очень, – смущенно оправдывался мужчина. – Если хочешь знать, на последней свадьбе меня только ширга и спасала!
– Я думала, ты просто слишком крепко выпил тогда, – сказала она. – «Та рен» и «мхо ворн», говоришь?
– Когда-то я пел о том, что Верховный Король обязательно вернется. Теперь я просто обязан спеть о том, что это наконец случилось, – решительно сказал он. – А ты подпоешь мне, что-нибудь спляшешь…
– И кувыркаться смогу, и булавами жонглировать, – бойко поддержала его жена.
Она бросила последний взгляд на тыквы и решительно отвернулась.
– И фокусы показывать, – добавил муж. – Все ты сможешь. Да и я тоже. А каната у нас все равно нет.
– И хорошо, – сказала она.
– А тыквы мы заберем с собой, – сказал он.
– И чечевицу, – сказала она.
– Обязательно, – сказал он. – Ты же знаешь, как я люблю чечевичную кашу.
– Знаю, – улыбнулась она.
Вместе они быстро спихнули остатки соломенной крыши и сняли деревянный каркас. Далеко не так быстро, но все же разобрали и сложили рядком тяжелые бревна, служившие стенами. Совсем другие стены и другая крыша выглянули из-под разобранных.
Веселые расписные стены, ярко-желтая крыша… Из-под разрушаемого дома медленно вырастал фургон бродячих жонглеров, фокусников и менестрелей.
– Ты не помнишь, куда мы подевали колеса? – озабоченно спросил он.
– Как удачно, что мы купили ослика, – отозвалась она. – Конечно, помню, любимый!
Они молча посмотрели друг на друга, потому что есть такие вещи, которые просто невозможно передать при помощи слов – а властный голос дороги уже пел, гремел в ускорившемся токе их крови.
* * *
Проницая полным иссушающей ненависти взглядом беспросветный мрак, Голор глядел из потайных складок реальности. Глядел туда, где кипела жизнь. Теплая, живая, воплощенная. Полная искрометной радости бытия. Всего того, чего ему все это бесконечное время не хватало. Ах, как не хватало! Всего того, что всегда служило ему пищей. Всего того, чего по милости ничтожных богов и жалких героев он был лишен. Ну, ничего… они поплатятся… они все поплатятся… Он отомстит. Ох, как он отомстит! Он в полной мере позволит этим ничтожным тварям ощутить весь беспросветный ужас отчаяния и только потом пожрет сущее. Музыка истошных воплей и предсмертных стонов будет сопровождать это его деяние…
