Джек Вэнс - Люди и драконы
— Ах вот как! Наскучила тема! Наскучило думать о том, что на вашей совести тысячи мертвецов?!
— Как долго прожили бы эти люди, не случись мятежа? Жизнь дешева, как рыба в море. Мой совет вам, Ксантен: перестаньте искать виноватых и попытайтесь просто выжить. Это не такая уж неосуществимая затея. Что вы на меня так тупо смотрите? Я говорю правду: спастись можно, но как — этого вы от меня не услышите.
— Я прилетел сюда, чтобы снести вам голову с плеч, — произнес Ксантен. Но Клагхорн уже не слушал его, снова занявшись колкой дров. — Клагхорн! — крикнул Ксантен. — Вы меня слышите?
— Ксантен, будьте любезны, оставьте меня в покое. Ступайте к своим птицам и кричите на них сколько угодно.
Ксантен круто повернулся и пошел по дороге. Собиравшие ежевику девушки бросали на него любопытные взгляды. Он остановился, оглянулся — Глис Медоусвит не было видно — и зашагал еще быстрее, чувствуя, как в душе закипает злость. И вдруг застыл как вкопанный. Футах в ста от упряжки птиц на упавшем дереве сидела Глис Медоусвит и разглядывала травинку с таким видом, будто держала в руке загадочную реликвию. Взглянув на птиц, Ксантен глазам своим не поверил — они не шумели и не ссорились.
Ксантен возвел очи горе, поковырял носком сапога землю и, глубоко вздохнув, направился к девушке.
Подойдя ближе, он увидел в ее распущенных волосах цветок.
— Почему вы такой надутый? — спросила Глис Медоусвит.
— Надутый? Нет. Просто я очень расстроен. Этот Клагхорн упрям как осел. Он знает, как спасти Хейдждорн, но не выдает своей тайны.
Она звонко рассмеялась:
— Тайны? Какая же это тайна?
— А разве нет? — растерялся Ксантен. — Он наотрез отказался говорить…
— Слушайте. А если боитесь, что птицы услышат, присядьте.
Он сел, и она зашептала ему на ухо. Наверное, Ксантена одурманило ее сладкое дыхание, иначе откровенные слова девушки не показались бы ему неприличными, а заставили бы задуматься. Он хохотнул:
— Да, тут нет никакой тайны. Только то, что скифы называли «батос», сиречь «бесчестье». Нам, дворянам, водить хороводы с крестьянами? Угощать птиц эссенцией и обсуждать с ними красоту наших фан?
— Ах, бесчестье?! — Она порывисто встала. — В таком случае то, что вы сидите и разговариваете со мной, — это тоже бесчестье! И ваши возмутительные намеки тоже…
— Намеки? Какие намеки? — удивился Ксантен. — Кажется, я веду себя вполне пристойно…
— Куда уж пристойнее! — возмущенная Глис Медоусвит вырвала из прически цветок и швырнула оземь. — Вот вам! Вот!
— Нет, — сказал вдруг Ксантен с покорностью в голосе. — Я совсем не такой, как вам кажется. — Он поднял цветок, поцеловал и вдел в волосы девушки. Затем попытался ее обнять, но она отстранилась.
— Скажите, — произнесла она очень серьезным тоном, — вы тоже содержите этих женщин-насекомых?
— Кого, фан? У меня нет ни одной фаны.
Услышав это, Глис Медоусвит сменила гнев на милость и позволила Ксантену обнять себя. В стороне кудахтали, гоготали и неприлично почесывались птицы.
Глава 7
1
Прошло лето. Тридцатого июня в замках Хейдждорн и Джейнил отмечался Праздник Цветов, хотя вокруг стен Джейнила высился земляной вал.
Вскоре после праздника в Джейнил на шестерке птиц прилетел Ксантен. Он предложил совету нотаблей эвакуировать всех желающих по воздуху. Благородные господа выслушали его с каменными лицами и перешли к обсуждению других вопросов.
По возвращении в Хейдждорн Ксантен очень осторожно переговорил с теми из дворян, кому доверял. Ему удалось склонить на свою сторону три-четыре десятка кадет, но сохранить замысел в тайне он, разумеется, не сумел.
Первой реакцией консерваторов были насмешки и упреки в трусости. Однако по настоянию Ксантена его вспыльчивые сторонники держали себя в руках. Вечером девятого сентября Джейнил пал. Перепуганные птицы, принесшие в Хейдждорн эту мрачную весть, снова, и снова, волнуясь, рассказывали подробности гибели замка.
Исхудавший и усталый Хейдждорн созвал нотаблей на совет. Открывая заседание, он говорил:
— Отныне наш замок — последний. Но не стоит отчаиваться, господа, — мехи нам совершенно неопасны. Пусть хоть двадцать лет возводят валы вокруг наших стен, нас не взять измором. Но все же непривычно сознавать, что на Земле не осталось дворян, кроме нас.
Затем слово взял Ксантен. В его голосе звучала тревога.
— Двадцать лет, пятьдесят лет — какая разница? Если мехи окружат нас — мы погибли. Неужели вы не понимаете, что у нас осталась последняя возможность ускользнуть из огромной клетки, в которую грозит превратиться замок?
— Ускользнуть? Что за слово?! Как вам не стыдно, Ксантен?! — возмутился О. Ц. Гарр. — Если хотите, можете бежать со своими приятелями-трусами! В степь, на болота, в тундру! Но нам этого предлагать не смейте!
— Гарр, я стал трусом не с бухты-барахты, — возразил Ксантен. — Выживание — стоящая мораль. Совсем недавно я беседовал на эту тему с выдающимся ученым.
— Ха! И кто же он?
— Вас интересует его имя? О. Г. Филидор.
О. Ц. Гарр хлопнул себя по лбу:
— Вы говорите о Филидоре? Он же искупленец, причем самого Крайнего толка — переискупивший всех остальных. Ксантен, будьте благоразумны!
— Если мы выйдем из замка на свободу, то проживем много лет, — ровным голосом произнес Ксантен.
— Но замок — это наша жизнь! — воскликнул Хейдждорн. — Отнимите у нас замок — и в кого мы превратимся? В диких зверей? В кочевников?
— Зато уцелеем.
Негодующе фыркнув, О. Ц. Гарр отвернулся и стал рассматривать гобелен на стене. Хейдждорн в сомнении и замешательстве покачал головой, а Бодри картинно поднял руки.
— Ксантен, из-за вас мы живем в постоянной тревоге! — воскликнул он. — Вы приходите на совет, поднимаете панику — но зачем? За этими стенами мы как у Христа за пазухой. Что мы приобретем взамен, отказавшись от всего — чести, достоинства, комфорта, удовольствий — и уйдя в неведомые края?
— Джейнил тоже был надежен, — напомнил Ксантен. — Что от него осталось? Мертвечина, лохмотья, скисшее вино. Что мы приобретем, покинув замок? Гарантию выживания. Кроме того, я намерен не прятаться, а сражаться.
— Бывают сотни ситуаций, когда смерть для дворянина лучше, чем жизнь! — резко, возразил Иссет. — Неужели я должен умереть в бесчестье и позоре? Неужели я не могу достойно прожить оставшиеся годы?
В зал вошел Б. Ф. Робарт:
— Советники, мехи подошли к замку, — сообщил он.
