НИЭННАХ ИЛЛЕТ - ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ
Пройдет десять лет, и ты сможешь покинуть Аст Ахэ: другой займет твое место. Ты можешь остаться, но в Аст Ахэ нет стариков. Тот, кто чувствует приближение старости – уходит. И до конца жизни его будут почитать люди, а вожди и старейшины – прислушиваться к его советам.
Ибо на всю жизнь для людей он – воин Аст Ахэ.
БРОДЯГА. 429 ГОД ПЕРВОЙ ЭПОХИ
Во все века, во всех землях находятся неуемные непоседы, те, кому не дают покоя вопросы – а что за тем холмом? за этими горами? в тех лесах?.. Во все века, во все времена они уходят из дома в дорогу; не Странники, которым должно узнать и вернуться, не скитальцы, которым возвращаться некуда: их люди называют – бродягами. Таким и был Халдар из дома Хадора.
Бывал он во многих людских поселениях; забрел однажды и в Нарготронд к государю Финроду… Но дорога бродяги похожа на капризную и своенравную женщину: никогда не знаешь, что выкинет в следующий момент. Эта дорога и привела Халдара за Северные Горы. Ничего особо хорошего увидеть здесь он не ожидал: по слухам, за Эред Энгрин, как называл эти горы Старший Народ, лежали мрачные края, населенные невиданными чудовищами и дикарями, что, пожалуй, и похуже всяких чудовищ будут. Но по дороге никого не попадалось – ни чудовищ, ни людей, – зато зверья и птиц хватало, а в лесах было полно грибов и ягод. Леса как леса, ничего особенного – разве что зверье непуганное; да еще эта долина между двумя небольшими речушками… Он наткнулся на поросшие мхом камни – развалины моста, – и ведь дернуло же любопытство проклятое, переплыл речной поток, добрался-таки на тот берег. Ну, непохожи были эти места ни на что из того, что видел прежде. Добрался – понял, чем.
Весь берег зарос высоким – по грудь – чернобыльником, а кое-где пробивались маки – небывалые, бархатисто-черные, с темно-красным пятном в чаше цветка. Ни зверя, ни птицы. Тихо. Пусто. Но опасности он здесь не чувствовал, только неясную печаль, а потому решил еще чуть-чуть побродить. Видел седые ивы на берегу, видел черные тополя и яблони – яблони без единого плода, яблони, чьи ветви были похожи на искалеченные руки, в безнадежной мольбе протянутые к небу. Боги светлые, как же тихо…
Он и не заметил, как стемнело. С берегов потянулся медленный туман, плыть назад ночью не хотелось; Халдар с тоской подумал о дорожном мешке, который оставил на том берегу под камнем. Хорошо хоть звери не откопают. А в мешке – вяленое мясо и еще оставалось немного сухарей; однако ужина явно не предвидится – ничего, наверстаем упущенное за завтраком… Он с удивлением понял вдруг, что о еде подумал больше по-привычке: голода не чувствовал. Да что ж тут такое, колдовство, что ли? Чары? Может, и не надо бы здесь ночевать, ну, да ладно…
Халдар завернулся в плащ и прикорнул у корней старой яблони.
…Был – город: медовый, золотой – словно солнцем напоенное дерево стен, тонкая резьба – травы и цветы, и ветви деревьев, птицы и звери, и крылатые змеи; и серебряное кружево – переплеты стрельчатых окон.
Были – ветви яблонь, клонящиеся под бременем плодов – золото-медовых, медвяных, янтарных, просвечивающих на солнце, – и медные сосны.
Были – люди в черном и серебре, похожие на птиц и цветы ночи, на ветер и стебли ковыля под луной, – тонкие летящие руки, и глаза – невероятные огромные и ясные глаза, каких не встретишь и у Старшего Народа.
А он был – тенью среди них, был каждым из них и был ими всеми – мальчишкой с широко распахнутыми недетскими глазами, и юношей, неловко придерживающим рукоять меча на поясе, и мужчиной со взглядом спокойным и твердым; и перед ним – перед ними – стоял – высокий даже среди этих людей, в черном, в черненой кольчуге, и плащ бился за его плечами, и он говорил – говорил о войне, о том, что надо уходить, и узкое лицо его было бледным, а в запавших глазах застыло что-то тревожное, больное, и по лицам слушавших его скользили тени, и он все говорил – с силой отчаянья, с болью, и непонятны были слова чужого певучего языка, было внятно только одно – уходите, это война, уходите…
…Он проснулся с первыми лучами солнца; перевернулся на спину и долго лежал так, глядя в светлеющее небо, пока не растворились в сиянии последние звезды. От сна – или видения – осталась только горечь и – имя. Слова чужого языка. Он повторил их, чтобы не забыть, боясь, что уйдет и это воспоминание: Лаан Гэломэ. И еще раз. И еще.
Перебравшись на тот берег, Халдар натянул одежду и первым делом полез под знакомый камень; как он и думал, мешок с провизией и немудрящим скарбом оказался в полной неприкосновенности. Человек вытащил сухарь, разломил пополам, да так и остался сидеть – задумался. Долго сидел, припоминая; память сна утекала, как вода сквозь пальцы, он вспомнил только еще одно слово – Хэлгор, и связанный с этим словом жест черного вестника – на север. Что ж, на север так на север: может, там что прояснится. История пока получалась донельзя темная и таинственная. Халдар решительно сунул сухарь назад, затянул потуже горловину мешка, наскоро умылся речной водой, но пить не стал – мало ли что, – забросил мешок за спину и зашагал дальше – на север.
Долго ли, коротко… впрочем, так только в сказках говорят; в дороге «коротко» обычно не бывает, и Халдар успел вдосталь набродиться по лесистым холмам, пополнив, впрочем, свои не слишком богатые запасы еды, – он вышел на вересковую пустошь, с запада, сколько хватало глаз, защищенную горами. На пустоши было заметно холоднее, чем в лесах, да и укрыться особенно негде, а потому он решил провести ночь у горного отрога, поросшего редкими соснами, чтобы с утра отправиться в дорогу и попытаться добраться… а куда, собственно? Халдар не имел ни малейшего представления о том, что ищет в этих суровых и не слишком приветливых землях. Сон, теперь уже почти забытый, оставил некую уверенность в том, что на севере есть еще какое-то жилье. Уверенность эта с каждым днем становилась все слабее, но стоило напоследок попытаться еще раз.
Идти по каменистой звенящей земле было легко, и к вечеру следующего дня человек дошел почти до подножия гор. Похоже, у гор было озеро, только почему-то совсем черное, он мог уже различить пробегающие по нему волны…
Черные маки. Бархатно-черное море маков и тихий беззвучный шепот – шорох – вздох. В быстро темнеющем небе вырисовываются силуэты полуразрушенных башен, вырастающих из сумрачных скал. Никого. Ни человека, ни зверя, ни птицы. Он пошел через поле, искоса поглядывая на цветы. Не то чтобы ему было страшно: просто было чувство, что делает он что-то недозволенное, едва ли не запретное – как в ту ночь полнолуния, когда он подсмотрел танец лесных духов. И было странное чувство – словно все это сон, и он идет во сне, не ведая цели, не зная, сколько продлится этот путь. Надо бы, что ли, взять с собой один цветок на память…
