Терри Брукс - Дети Армагеддона
Потом, два месяца спустя, когда над их головами сгустился красный туман, дед велел ей не есть и не пить ничего, взятого с земли. И Речка сделала, как он сказал, — хотя туман рассеялся меньше чем за день. А другие не послушались. Когда они стали болеть и умирать, дед предупредил, что людям надо уходить из этих мест. Но его снова не послушались. Они отказались покинуть свои дома, настаивая на том, что болезнь пройдет и все будет хорошо. Жители маленькой общины тешили себя надеждой, что хорошо защищены от ужасов внешнего мира в своем отдаленном, тайном убежище, и что уж здесь-то они находятся в безопасности.
Хотя Речке было тогда всего девять лет, она знала, что взрослые заблуждаются, как заблуждались и раньше.
Только после того как умерли пятьдесят человек, ее мать и братьев проняло. Они поняли, что дедушка прав, и стали готовиться к отъезду. Люди построили плоты, на которых можно было бы сплавиться вниз по водам Паджет-Саунд[11] в поисках нового места для жилья. Вдоль западного побережья залива тянулись острова; возможно, на одном из них они высадятся на берег и начнут новую жизнь.
Беглецы отправились в путь при хорошей погоде, всего на четырех плотах. Не далее как через двадцать четыре часа они попали в шторм. Ветер на открытой воде достигал пятьдесят миль в час, и, хотя это продолжалось недолго, они потеряли концевой плот. Он опрокинулся, все припасы утонули, а пассажиров разметало по волнам. Неделю спустя на втором плоту возникла чума, и пассажиры двух оставшихся приняли решение бросить его — покинуть тех людей, чтобы позаботиться о себе. Некоторые впоследствии утверждали, что следовало пожертвовать несколькими жизнями ради спасения большинства. Все испугались, что путешествие затянется, и начали осознавать, сколько опасностей им угрожает. Дедушка сказал ей по секрету, что дальше будет еще хуже. Плохо, конечно, — но им придется оставить остальных, поскольку рано или поздно их поведение сделается непредсказуемым и каждый, кто хочет выжить, станет действовать на свой страх и риск.
Две ночи спустя, когда плоты пришвартовались в маленькой бухточке и все еще спали, дедушка разбудил ее, приложив палец к губам, и повел во тьму. Речка пару раз оглянулась на спящих — но никто не видел, что они уходят. Речка с дедушкой шли по какой-то местности через леса и поля, минуя пустые дома и фермы, избегая городов. Они находили еду — оказалось, что дедушка знал, как это делается. Большая часть того, что они находили, была в бутылках или герметических упаковках, поэтому они не боялись есть такую пищу. Они спали в пустых зданиях, когда представлялась такая возможность, либо просто в поле или в лесу, если поблизости ничего не оказывалось. Уходя, дедушка упаковал в рюкзак одеяла, лекарства и сменную одежду, и они ни в чем не нуждались.
Потом, на шестой день путешествия, где-то к западу от островов, расположенных в заливе напротив Сиэтла, дедушку нагнала чума. Он стал горячим и возбужденным, его кожа потемнела от множества багряных пятнышек, покрывших все его тело. Речка не знала, какой разновидностью чумы он заразился, но даже если бы и знала, все равно не смогла бы ему помочь — она была слишком мала, чтобы разбираться в лекарствах. Она попробовала давать ему все имеющиеся лекарства по очереди, по одному за раз, но это не помогло. Речка умывала деда холодной водой, чтобы помочь сбить державшуюся температуру, и пыталась напоить его, чтобы организм деда не стал полностью обезвоженным. Какое-то время дедушка еще пытался давать ей указания, подсказывая, чем, по его мнению, Речка еще может ему помочь. Но потом болезнь усилилась, и он начал выражаться бессвязно. Он бредил так, словно потерял рассудок, и Речка боялась, что кто-то — или что-то — нечаянно услышит его. Она давала деду снотворное, потому что не знала, что еще делать, и продолжала обмывать, чтобы уменьшить лихорадку. Речка постоянно поила деда водой и ждала, что он умрет.
Но вопреки всем ожиданиям дед поправился. На это ушли недели, и это был медленный мучительный процесс. После случившегося старик никогда больше не стал прежним. Волосы его поседели, лицо несло отпечаток пережитых страданий. Из сильного и крепкого мужчины он превратился в костлявого измученного старика. Дедушка стал слабым, раздражительным и упрямым, как все пожилые люди, чья молодость иссякла. Это произошло всего за четыре недели, и даже после того, как дед начал садиться, есть и пить, он оставался лишь призраком самого себя.
Речка глядела на него с опаской, стараясь скрыть, что она боится его. Но она могла поклясться, что он знает.
Они снова пустились в путь, но он уже больше не был ее прежним дедом. Он распевал песенки и говорил странными рифмами. Он беспрестанно болтал о погоде, о предсказаниях, о штормах, о давлении и атмосферных фронтах — вещах, о которых девочка прежде от него никогда не слышала. Во всем этом не содержалось никакого смысла, что пугало Речку даже больше, чем его лихорадочный бред. Дедушка редко говорил о чем-либо, кроме погоды. Казалось, больше его ничего не интересовало.
По ночам дед иногда будил Речку своим бормотанием, разговаривая во сне о чем-то черном и злом, что придет за ними. Она будила его, и дед глядел на нее, как на чужую.
Добравшись до побережья Паджет-Саунд, они повернули на юг и шли пешком, пока не обнаружили гребную шлюпку. Не слишком распространяясь о своих намерениях, дед погрузил туда их нехитрые пожитки, усадил Речку на корму, забрался сам и оттолкнулся от берега. Время клонилось к закату, и скоро темнота накрыла их. Дед, казалось, ничего не замечал. Он греб по направлению к островам, сидя спиной к ним и лицом к Речке, глядя одновременно и на нее, и мимо. Он греб всю ночь без остановки; несмотря на окружавшую их тьму, погода оставалась спокойной. Где-то перед рассветом они добрались до острова, вытащили лодку на берег и уснули. Когда они проснулись, дедушка перевез их вокруг острова на другую сторону, где они снова остановились. На следующий день дед провел лодку через канал к городу.
Пока они скрывались на острове, Речка могла убежать от него в любой момент. Она была быстрее и сильнее его — и уж, конечно, обладала большей выносливостью. Кроме того, она могла ускользнуть, когда дед спал. Но ей никогда не приходило в голову бросить старика. Он — ее дедушка, и она останется с ним, что бы ни случилось.
В Сиэтле они жили в брошенных зданиях на побережье, добывая припасы и отыскивая пищу. Речка ждала, что он поведет ее дальше, — но дед, казалось, потерял к ней всякий интерес. Он едва узнавал ее, с каждым днем увеличивая дистанцию между ними. Он никогда не называл Речку по имени, хотя она постоянно звала его дедушкой. Старик мог часами бродить вдоль воды, и иногда проходили дни, прежде чем он возвращался. Речка попыталась ходить за ним, но дед не позволял ей, говоря, что будет шторм или погода переменится, и ей нужно остаться дома. Их дом находился в старом контейнере под кранами. Жизнь Речки рассыпалась в прах.
