Олег Дивов - Стрельба по тарелкам (сборник)
МИНАКОВ: Для чего тебе тогда читать фантастику, честно говоря? Читай реалистическую литературу.
РУХ: Повторяю. Потому что фантастика дает автору возможность обрести новую степень свободы. Новые грани, новый взгляд. А чем у нас занимается Лукин?..
ДИВОВ: Ну-ка пусть читатель скажет.
ПУБЛИКА: Писатель!
ШАИНЯН: Фантастические допущения дают возможность поставить перед человеком проблемы, которые в реальной жизни если и случаются, то сразу загоняют его либо в гроб, либо в дурдом. Но эти проблемы на самом деле решаться как-то должны. И решаются они именно с помощью этого. «Солярис», который вы тут истоптали, он именно о границах человеческого познания – а вас не смущает то, что они именно в «Солярисе», в тексте, пролегают внутри самих людей? Не снаружи, внутри! Именно там пролегают границы, которые люди никак не могут перейти.
МИНАКОВ: Меня не смущает. Все, что проходит через наше сознание, все проходит через нас, мы так живем, мы так устроены, разумеется. Но дело в том, что есть проблемы, которые – вот правильно сказано – невозможно решить в реалистическом произведении. Кто у нас, Уэллс первую ядерную войну описал?
РУХ: Сирано де Бержерак.
КАРНИШИН: Махабхарата.
МИНАКОВ: Да неважно. Я вот о чем. Фантастические допущения имеют дурную привычку реализовываться. Если в четырнадцатом году, когда вышел роман Уэллса «Война в воздухе», ядерный конфликт был чистой воды фантдопущением, то в сороковые годы, в пятидесятые перед человечеством эта проблема встала в полный рост. Не было до этого проблемы тотального самоуничтожения. Не было. Никакие пушки, дредноуты, подводные лодки не способны были поставить человечество на грань исчезновения. Только ядерная эра. То есть фантастическое допущение, оно имеет самостоятельную ценность. Оно может даже реализоваться. Чего нельзя сказать о других…
ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Можно я отвечу за Аркадия…
РУХ: Не надо за меня отвечать!
ДИВОВ: Вот мы сейчас ему дадим, он емко сказанет сейчас…
РУХ: Я все-таки хотел бы ответить на вопрос Игоря, а чего это я читаю фантастику и вообще не вон ли меня из фантастики.
ЛОГИНОВ: Конечно, вон.
ПУБЛИКА (в один голос): ВОН!!!
(Смех, аплодисменты.)
РУХ: А скажи мне, пожалуйста, Игорь, а Курт Воннегут, он был фантаст или так, погулять вышел, мейнстримщик голимый?
МИНАКОВ: Знаешь, на мой взгляд, он не был фантастом.
ЛУКИН: А «Лёд-девять»?
ДИВОВ: А «Лёд-девять»?
ПУБЛИКА: А «Лёд-девять»?
РУХ: Воннегут, вон из фантастики!..
МИНАКОв: Алексей Толстой тоже не был фантастом.
РУХ: Так вот, я просто хочу напомнить, что мой любимый роман Воннегута «Бойня номер пять» – это, простите, документальные воспоминания очевидца о гибели Дрездена. Просто он это не мог выразить иными средствами, кроме как привлекая фантастическое допущение.
ПУБЛИКА: Почему не мог, почему нет? Если бомбардировка Дрездена осуществилась реально?
РУХ: А эта книга не удалась, потому что ее написал соляной столб. Учи матчасть.
ДИВОВ: Спасибо. Сейчас, Олег. Я хочу, между прочим, напомнить всем… одну немаловажную деталь. Судя по тому, что говорят читатели, не такие читатели, как Карина Шаинян, а настоящие читатели… Запрос именно на голую идею, запрос на железяки, он существует и достаточно весом. Я не оценивал бы число таких читателей больше, чем в 10 – 15 процентов, но в абсолютных цифрах это куча народу. Они регулярно жалуются в том же Живом Журнале, что все чего-то не то, а где наши любимые железяки, где великие идеи, где безумно навороченные вот такие штуки… И при появлении текстов, хотя бы похожих на традиционную научную фантастику, они тут же сбегаются и начинают эти тексты яростно хвалить, не обращая внимания даже на то, что там и литературка так себе, и идейки так себе. Но это похоже на старую добрую НФ, и это вызывает тут же радостный отклик. Читатель такой есть, его много.
ПУБЛИКА: А вывод?
ДИВОВ: Я не знаю.
ПУБЛИКА: Нет, вывод сделай.
ДИВОВ: Я-не-зна-ю. Олег, ты все еще хочешь сказать?.. Олежка, скажи.
Конец третьей части.
Часть четвертая, монстрическая
За дело плотно берутся тяжеловесы
ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Очень хочется тоже поупражняться в остроумии и личных выпадах, но я воздержусь от этого категорически…
ПУБЛИКА: А жаль.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ: …и попробую лично для себя сформулировать. Введение в текст фантастического допущения, введение элемента фантастического – это прием, метод, короче говоря, инструмент.
ПУБЛИКА: Во-от, вот!
ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Один из инструментов, которыми я пользуюсь. Это не базис и не надстройка. И когда мы оцениваем фантастическое допущение, мы оцениваем не его, как таковое, а мое мастерство владения этим инструментом. Сама по себе стамеска не несет ценности, только в моих руках или его руках. Когда я бездарен, инструмент превращается в антураж. Я начинаю громоздить эльфа на эльфа, замок на замок, дракона на дракона, показывая: вот я этой стамеской и так могу, и так могу… Мне уже давно пора долото взять или там зубило, а я все стамеской размахиваю. Есть и обратный момент. Если я табуретку собрать не могу, но зато краснодеревщик невероятный – мебель эта бесполезна, но очень красива, – я начинаю сдвигаться в другую сторону, когда фантдопущение превращается не в антураж, а в совершенно необязательный элемент украшательства… Это Олди, да, я понял. (Смех в зале.)
РУХ: Нет, я сказал, что это Олди тоже любят.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ: А-а… А мне послышалось: «Это Олди»… Как по мне, разговор, что базис, а что надстройка, абсолютно бессмысленный. В критической рецензии разбирать фантастическое допущение – сверх меры, не имеет никакого резона! (Аплодисменты.) Можно только говорить о том, как этим владеет автор, не более того. И тогда мы опять упремся в то, как он этим инструментом описывает людей, отношения, проблематику… Как говорил Винни Пух: «По-моему, так!»
ДИВОВ: …Да, я помню, я отвечу. Роман, давай.
РОМАН АФАНАСЬЕВ: Олег все сказал. Я хотел сказать то же самое, только у меня хуже получилось бы.
ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Спасибо!
ЮЛИЯ РЫЖЕНКОВА: Но получается тогда, что если фантдопущение – это чистый инструмент, как автомобиль, значит, нам все равно, на каком автомобиле ездить, на «Форде» или на «Опеле»…
ГРОМОВ: Нет! Стамеска может быть старая и ржавая, а может быть новенькая и хорошо заточенная!
РЫЖЕНКОВА: Просто Минаков не говорит, что фантдопущение – это основное, для чего пишется текст…
РУХ: По-моему, он именно это и говорит!
МИНАКОВ: Я этого не говорил.
РУХ: Олег, он это говорил?
РЫЖЕНКОВА: …фантдопущение это достаточно весомый объект в произведении, но не самоцель. Это просто одна из составляющих частей.
