Ольга Денисова - Вечный колокол
Ледяной ветер… Неестественно ледяной. Не бывает таких холодов в ветреную погоду: мороз пробирал до костей, вгрызался в лицо и руки, охлаждал дыхание и хватал узловатыми пальцами за ребра, выжимая из груди воздух. Где-то недалеко со скрипом и грохотом упало дерево, и Млад опасливо посмотрел наверх — нет ли поблизости еще одного такого же, готового упасть?
Он нашел ель, у которой нижние ветви стелились по земле: сегодня нужен живой, первородный огонь, и живое дерево на костер. А на таком ветру, да еще и в метель, трением зажечь что-то не получится. Млад бросил мешок с шаманским облачением под елку, вынул топорик из-за пояса и направился искать подходящее живое дерево. В темноте, на ветру все низкие деревца казались мертвыми…
Сосенка в обхват ладоней прижималась к толстому стволу вековой сосны, словно искала у нее защиты. Млад решил, что это самая подходящая жертва — одна из сосен рано или поздно зачахнет. Он поклонился юному деревцу, попросил у него прощения и поднял топорик. Жесткий порыв ветра взревел в верхушках деревьев, и в тот же миг над головой раздался оглушительный треск — с таким звуком горит рассыпанный порох. Млад едва успел податься в сторону, когда к его ногам с глухим упругим стуком упала обломанная верхушка вековой сосны. Он покачал головой и вытер мгновенно намокший лоб ладонью — в комле ствол упавшей верхушки был не меньше полутора пядей в толщину.
То ли дед Карачун подарил ему живое дерево, то ли старая сосна откупилась от Млада, защищая юную подругу… Млад, еще не совсем оправившись от неожиданности, пожал плечами и достал из-за пазухи приготовленный кусок ржаного каравая с медом — поблагодарить лес за срубленное дерево.
До полуночи было довольно времени, чтоб добыть живой огонь, разжечь костерок из мелких сучьев и нарубить дров для большого костра — Млад не только согрелся, но и вспотел, махая топором.
Родомил явился на условленное место, когда занимался большой костер, а Млад готовился раздеваться.
— Здрав будь, — проворчал Родомил, осматриваясь по сторонам.
— И тебе… — пожал плечами Млад.
— Ну и погодку ты выбрал… — главный дознаватель взглянул наверх, — деревья падают.
— Это не я… Это день такой. К рассвету стихнет.
— Твоими бы устами да мед пить, — фыркнул Родомил.
— Можешь не сомневаться, погоду я предсказываю точно. Всегда есть небольшие отклонения, ну, за ночь все может случиться, но мне кажется, не в этот раз.
— Да я верю, верю… Ты расскажешь мне, что нужно делать?
— Ты никогда не видел пляски шамана? — удивился Млад.
— В детстве. Когда в деревню приезжал шаман, вызывать дождь.
— Вот то же самое и делай, что в детстве: стой и смотри. Когда я уйду наверх, подойди к костру поближе, чтоб не мерзнуть.
— А дрова надо подкладывать?
— Нет, костер не погаснет, пока я не вернусь. И… не уходи никуда. Мне надо, чтоб меня кто-то поддерживал снизу, высоко лечу…
Млад скинул полушубок и поежился — рубаха захлопала на ветру, в рукава и за шиворот полез снег. Стоило снять треух, как в уши дунул ледяной ветер, взлохматил волосы, сжал затылок крепкой рукой. Млад развязал пояс — даже на лютом морозе не так тяжело раздеваться, как на ветру. А когда он снял рубаху, то вдруг вспомнил о празднике на капище, о девочке, плясавшей в метели и в огне, и о том, как гадал девушкам на суженых. А если он не вернется сверху?
— Я хотел сказать тебе, — окликнул Млад скучающего, задумчивого Родомила, — я сегодня гадал девушкам на празднике. Будет война. Большая война. Конечно, будущего не знают даже боги, и мы вольны его менять, но ты скажи об этом князю, ты же видишься с князем… Может быть, зная о надвигающейся войне, он сумеет ее предотвратить? На войне погибнет много наших людей.
— Сам скажи об этом князю, — неожиданно зло ответил Родомил, — тебя он послушает скорей.
— Да мне как-то неловко… — развел руками Млад, — кто я такой, чтоб говорить с князем?
— Ничего, ты уж как-нибудь. И что ты стоишь голый на морозе? Смотреть же холодно!
Млад накинул на себя залатанную на груди пятнистую шкуру — спасибо шаманятам. Ветер поднял мех дыбом и тряхнул ее свободные полы — шкура защищала от холода, но не спасала от ветра.
Тяжелые обереги на грудь и на запястья, маску. Млад скинул валенки, надетые на босу ногу — снег, набившийся в них, давно растаял, и на ветру ступни едва не свело от холода. Он надел обручи на щиколотки и вытащил из мешка бубен.
— Ну что? — вздохнул он, переминаясь с ноги на ногу, и посмотрел на Родомила, — мне пора.
— А знаешь, в твоем наряде что-то есть… — усмехнулся тот, — что-то дикое, звериное…
— Шкура, — улыбнулся Млад, хотя отлично понял, что Родомил хотел сказать.
— Нет, дело не в шкуре. Глядя на тебя, я думаю о своих пращурах, живших в лесу и не знавших власти и серебра.
Млад кивнул:
— Теперь просто смотри. Ты почувствуешь… ты поймешь, о чем надо думать…
Он ощутил волнение — дыхание участилось, стало легким, в груди сладко заныло от предчувствия подъема: наконец-то. Нельзя подниматься так редко, появляется голод, и в жизни этот голод не самый лучший помощник.
Ветер плясал вместе с ним, взвивая снег вверх по мановению рук, и бросая обратно в сугробы. Живой, первородный огонь то гудел, взлетая к верхушкам деревьев, и ослеплял могучими сполохами, то стелился к ногам побежденным зверем, то, хлопая, рвался в стороны, словно хотел убежать. Тело перестало чувствовать холод ветра и жар костра, песня клокотала в горле, то по-звериному грубая, то божественно сильная и ясная, и ветер подхватывал ее, возносил к низким тучам, эхом разбрасывал по лесу, и подвывал, и вплетал в нее свой звенящий голос. Бубен в руках неистово бился, чеканно клацали обереги, и дрожала земля.
Это был один из самых красивых его подъемов… И один из самых трудных. Млад трижды всходил на костер, и трижды возвращался на снег, обжегшись. Только на четвертый раз огонь принял его, и ветер замер вокруг, образуя кокон, и земля вытолкнула его наверх…
Белый туман осел на лице прохладными каплями. Млад задержался на некоторое время — может быть, сначала спросить духов? Он поискал хоть кого-нибудь, он чувствовал их присутствие, он знал, что рядом с ним, в двух шагах, на него смотрит человек-птица, но не спешит выйти навстречу. Духи знали, зачем он пришел, им нечего было сказать.
За полосой белого тумана перед Младом расстелилось ровное поле с высокой травой. Преддверие… Казалось, солнце еще не взошло, но вот-вот появится из-за горизонта. Рассеянный свет исходил с неба, как это бывает на земле перед рассветом, когда высокие перистые облака отражают солнечные лучи, наполняя воздух странным розовым сиянием. Сияние не было розовым, скорей голубоватым, но в нем каждая капелька росы на кисточках трав переливалась всеми цветами радуги, и все вместе эти капельки казались волшебным мерцающим пологом, накрывшим поле. Несмотря на безветрие, трава еле заметно шевелилась, заставляя волшебный полог оживать.
