Анна Мистунина - Искупление
Он спустился с холма, минуя собравшихся вокруг императора рыцарей и простых солдат, он шел, пробираясь между трупов — людей, коней, звероподобных, грифонов. Вороны уже начали над ними свое прощальное пиршество. Сильно пахло гарью, кровью и отчаянием. Там, за спиной, росла толпа вокруг императора и звучали все громче радостные возгласы. Этих людей уже дурманил другой запах — аромат победы, оплаченной тысячами жизней, но окончательной. Аромат, которого Кару почувствовать было не дано.
Оун лежал в полусотне шагов от других магов, сгоняемых жрецами в кучу, будто скот. Он был еще жив, но оставалось немного. Рядом вытянулся мертвый грифон. В золотистом боку его застряло глубоко всаженное копье. Когда Кар остановился рядом, маг открыл глаза.
— Дикареныш, — прохрипел он. Со словами изо рта вышла окрашенная алым пена.
Кар опустился на колени.
— Учитель…
— Ты все-таки победил.
— Да, Учитель.
— Я умираю… Легкое пробито.
— Да.
С каждым словом из раны на груди мага выплескивалась пенистая порция крови.
— Ты еще можешь меня спасти.
— Да, — ответил Кар. Сила была с ним. — Тебе придется отказаться от борьбы. Больше никакой крови, Учитель. Ты признаешь власть императора…
Оун хрипло рассмеялся, пуская пену, но тут же его лицо свела судорога боли.
— Власть… дикаря. И вскоре умереть от старости? Нет, дикареныш. Если это все, что ты можешь предложить, дай мне быструю смерть.
— Прошу тебя, Оун!
— Ты глуп, если просишь об этом. Тебе известно, кем я всегда был.
Кар и не думал, что еще способен плакать.
— Кати была права, — вырвалось у него. — Я только и гожусь, что приносить в жертву всех, кого люблю. Прости меня, Учитель!
— Нечего прощать, — голос Оуна слабел. — Мы сами тебя… таким сделали. Ты похож… на отца, дикареныш. Но ты не он. Слушай меня. В Долине… мои исследования… твой дед был прав.
— О чем ты?
— Сила… не всегда была только в крови. Врата… ключ… — и, с яростным усилием: — Найди мои бумаги, дикареныш, если твои друзья не пустили их на растопку!
— Я понял, Учитель. Я все сделаю.
— Тогда… заканчивай с этим.
— Прости, — снова сказал Кар.
Положил ладонь на грудь мага и быстрым усилием остановил сердце. Оун умер с той же насмешливой гримасой, за которую Кар ненавидел его когда-то.
— Прощай, — прошептал Кар, закрывая ему глаза.
Пошел дальше, вытирая руки полой плаща и не глядя больше на раненых и умирающих.
Жрецы, с оружием в руках охранявшие пленных, расступились перед ним. Кар остановился, вглядываясь в лица — знакомые и незнакомые, настороженные, враждебные. Черты многих носили отпечаток смешанной крови, кое-кто больше походил на дикаря, чем на мага. Кати сказала правду насчет полукровок. Где-то здесь, живой или мертвый, должен был быть и Моурет.
Израненные, замученные, озлобленные. Несколько сотен, и добрая половина обречена, ибо живет только за счет крови. Кар попробовал их сосчитать, но тут же бросил. Жрецы сводили их отовсюду и, казалось, не слишком-то представляли, что делать дальше. За восемь лет Нашествия им еще ни разу не приходилось брать пленных.
— Ну? И что ты будешь делать? — спросил, выбиваясь вперед, молодой маг. Кровавая царапина над глазами и мокнущая рана под ключицей ничуть не мешали выражению брезгливого презрения, застывшему на его лице. — Мы ведь теперь твоя забота, не так ли?
— Здравствуй, Ирэн, — сказал Кар своему давнему врагу. — Рад, что ты жив.
Тот скривился:
— Ну конечно, рад. Не больше, чем я, что не пустил тебя в тот раз на кровь. А теперь ты Сильнейший, и значит, теперь это твоя забота нас спасать. Поторопись, будь добр. Не хочу, знаешь ли, чтобы эти твои дикари сожрали нас живьем!
Пока ошеломленный Кар хватал ртом воздух и дивился собственной глупости, вперед пробился еще один маг. Надменное лицо его коверкал застарелый шрам, тянущийся от губ до середины правой щеки.
— А ты, похоже, и не заметил, что стал Сильнейшим, — невесело усмехнулся этот маг.
Кар только покачал головой. Нет, конечно, не заметил. Разве до того ему было?
— Я действительно… Вот почему вы сдались, Лэйн? Потому что я — Сильнейший?
— А ты что подумал?
— Ты можешь оспорить это, Лэйн, если хочешь. Вызвать меня…
— Нет уж. Если даже я и выиграю, что мне делать потом? Идти просить милости у дикарского императора? Занимайся этим сам, Сильнейший Амон, сын Амона.
— Мое имя Карий.
— Сильнейший Карий. Странновато звучит. В любом случае, мы проиграли. Не в моих силах спасти этих людей. Ты — можешь, если постараешься. Я не так мелочен, чтобы лишать их надежды только потому, что не хочу признавать власть полукровки. Ты Сильнейший по праву. Как верно сказал этот юноша, твое дело теперь — нас спасать. Наше же — повиноваться. Таков обычай, а обычаи…
— Единственное, что делает нас остатком Империи, а не жалкой кучкой одичавших побежденных, я помню, — взахлеб прошептал Кар. Сердце билось где-то у горла, сильно и болезненно. Обернувшись к жрецам, Кар сказал: — Уберите мечи. И оставьте нас.
Те колебались.
— Это мой приказ.
— Мы не можем, ваше высочество, — возразил воин с нашивками командира роты и значком вольного жреца на плече. — Это же колдуны!
— А я, по-твоему, кто? — но, заметив совершенно загнанный взгляд солдата, Кар сказал: — Хорошо, только дайте мне спокойно поговорить. Вы можете наблюдать со стороны.
Пока звучали команды и добровольные стражи удалялись на почтительное расстояние — не так, впрочем, далеко, чтобы не успеть вернуться в случае нужды, Кар спросил:
— Норн?
— Мертв, — ответил Лэйн. — Я — весь твой Совет. Кати…
— Кати, Лэйн, она…
— Я знаю, — нахмурился маг. — Она предупредила меня, что собирается сделать, правда, я не поверил. Самопожертвование не входило в ее привычки. Но как бы там ни было, это ее добрая воля. Никто не оспорит твою победу, Сильнейший.
— И ты признаешь мою власть? Лэйн, я, может быть, и Сильнейший, но прежде всего я недоучка. Если ты…
— У меня будет немного времени, чтобы исправить этот недостаток. Потом… ведь крови нам больше не видать?
— Никогда.
— Ты понимаешь, что это значит? Если нас всех не убьют сегодня, через несколько лет мы начнем вымирать. И что будет с магией? Если, по примеру Кати, мы будем завещать свою кровь другим, дикарям до этого не должно быть дела…
— Нет, даже не думай, — перебил Кар. — Я не позволю. Все начнется снова, понимаешь? Жажда крови, тайные убийства. Потом кто-нибудь примется за детей. Нет. Навсегда — нет. То, что я сделал сегодня… я этого не хотел, и это не повторится.
