Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств
С глухим чпоканьем, вроде того, с каковым раздирают на части варёного бычка, из Ньяхдоха продралась рука. С тем же сочным, хлюпающим звуком, вывернулась вверх суставом. Падший, пошатываясь на четвереньках, вздрогнул всем телом, когда появившаяся на свет новая конечность слепо заколотилась из стороны в стороны, покуда не нашла себе точку опоры на полу близь прочих членов. Нежно бледная, но не исполненная той, привычной мне, лунной белизны. То была более приземлённая, человеческая белизна. Дневное "я", прорвавшееся в сей жуткой насмешке на рождение сквозь божественное обличие, носимое ночью.
Он не издал ни крика, при всё при том. Не считая того, изначального, мертворождённого скидыша, Ньяхдох безмолвствовал, и тогда, когда иное тело распарывало измученную плоть, выбираясь наружу. Так или иначе, подобный стоицизм лишь ухудшал дело, столь очевидна была скрываемая падшим боль. Выкажи он её криком, и это принесло бы избавление. Если не его агонии, то моим страхам точно.
Стоящий вблизи Вирейн, окинув коротким взглядом сбрасывающего личину, со вздохом прикрыл глаза ресницами.
— Глядишь, всё затянется на пару-тройку часов, — заметила Скаймина. — Конечно, будь то подлинный солннечный свет. дело пошло бы куда быстрее; но, увы, последнее в воле одного лишь Небесного Отца нашего. А перед нами попросту жалкая имитация. — Она окинула Вирейна презрительным взглядом. — Впрочем, как видишь, для моих целей и этой ничтожной подделки более чем достаточно.
Я покрепче сжала челюсти. За пределами круга, обрисованного столпом света и клубящимся тёмным мороком (из паров, что поднимались над обуглившейся плотью падшего), я разглядела Кирью. Один короткий, пронизывающий жёсткий взгляд, исполненый горечи, и вот уже её взор уносится прочь. Закхарн же ни на йоту не спускала глаз с Ньяхдоха. Путь меча значил — смеяться смерти в лицо и достойно переносить любую пытку; богиня-воительница с уважением приветствовала его выбор — будучи не в праве отвернуться в сторону. Однакож, последнее не грозило достаться и мне самой. Но, боги… боги…
Мой мятущийся взгляд поймал и поддержал Сиех, смело шагнувший вперёд, в омут ниспадающего света. Безвредный для юного бога, ибо в том таилась отнюдь не его уязвимость. Опустившись на колени подле Ньяхдоха, он прижал к груди того расщепившуюся голову, обвил вкруг вздымающихся плеч обвисшие руки, — короче, все прорвавшиеся к свету сочленья (общим числом — три). И глядя поверх них, Сиех окинул меня стремительным взглядом (будь на моём месте кто другой, запросто счёл бы, что тот сочился ненавистью). Но не я, знавшая истину.
Зри, твердили эти изумрудные, столь схожие с моими, но куда более старые, древние глаза. Увидь же, что мы вынуждены сносить. А после… вручи нам свободу.
Я вижу — и хочу, отозвалась безмолвно, от всей своей души — и Энэфиной тоже. И я сделаю это. Да будет так.
***
Не знаю, что и думать. Неважно, что там произошло, но Итемпас любил Нахью. Я и помыслить не могу, как могло бы извратить его к ненависти.
Так что в этих бесконечных адовых глубинах заставляет тебя думать, что то была — ненависть?
***
Бегло скользнув по Скаймине пренебрежительным взглядом, я вздохнула.
— Пытаетесь вызвать ответное отвращение? Или того проще — тошноту? — спросила коротко. — Вдобавок к тому месиву на полу? За что вы не возьмись, кузина, всё обращается фаршем, ой, простите, обмолвилась, — фарсом.
Скаймина, наконец отлипнув от меня, приподняла насмешливо бровь.
— И что, ни капли сострадания к сообщнику?
— Мне Владыка Ночи не союзник, — отрезала я холодно. — Как и любой другой в вашем кошмарном вертепе; он — чудовище, о чём вы все неединожды упреждающе твердили в один голос. Но коль уж ничем не выделяется среди прочих, жаждущих моей смерти; думаю, на худой счёт, я вольна использовать его (как и силу, заключённую в нём), дабы помочь моему народу.
Скаймина недоверчиво хмыкнула.
— И какого же рода помощь он доставил? Раз моя сестрица расстаралась с усилиями ещё и последующей ночью, в Менчи.
— Никакую; рассвет наступил слишком быстро. Но… — Здесь я запнулась, поколебленная, — память услужливо подсунула воспоминания с той ночи: бабушкины руки на плечах, аромат и вкус влажного даррийского воздуха… Их, ныне утерянных, так не доставало мне: Бебы и Дарра, и некогда знакомого мира. Всего, что было… прежде. Прежде Небес. Прежде матушкиной смерти.
Опустив ресницы, я позволила выплеснуться всей скопившейся у горла боли наружу. Лишь чтобы успокоить Скаймину, лишь во имя этого…
— Мы говорили о матушке, — мягко пустилась в воспоминания. — И о других вещах, личных, очень личных, — ничего интересного (или интересующего) для вас. — Вскинув голову, я одарила Скаймину пристальным взглядом. — Ничего, что я бы распахнула перед вами, даже продолжай вы поджаривать это существо на медленном огне всю ночь.
Скамина впилась в меня долгим взглядом; улыбка её испарилась, а глаза словно препарировали лицо, разрезая на мелкие кусочки. Зажатый промеж — и поодоль нас — Ньяхдох, наконец, издал сквозь зубы какое-то животное рычание. Мучительное. Неистовое. Рвущееся из самого нутра. За всю свою жизнь не слыхала ничего более жуткого. Я заставила себя отстраниться от брызжущей ненавистью Скаймины.
В конец концов, глубоко вздохнув, она отступила прочь.
— Пусть так, — произнесла отчётливо. — Слабая вышла попытка, сестрица; да ты и сама должна была понимать, что шансов добиться цели у тебя меньше меньшего. Я намереваюсь связаться с Джемдом и призвать его возобновить наши планы по началу войны. Подчинив себе столицу, они раздавят любое сопротивление, хоть я и посоветую им воздержаться от массового забоя твоих людишек — по крайней мере, более чем требуется… пока что.
Так вот где собака зарыта… ясно как итемпасов день, бьюсь об заклад: или я вынужденно пойду на сделку, и мы сторгуемся, — или же она развяжет менчийцам руки, и те сотрут мой народ с лица земли. Я по-волчьи вскинулась на кузину.
— Каковы гарантии, что вы не уничтожите их при любом исходе?
— Совершенно никаких. После сего безрассудства, я просто горела желанием утворить это исключительно назло. Но, теперь, ежели хорошенько подумать, в моих интересах, чтобы Дарре выжили. Как только представлю себе, сколь изменятся их жизни… разумеется, далеко не в благоприятную сторону. Рабы крайне редкое… хотя мы и называем это совсем другим словом. — С лукавой насмешкой она взглянула на Ньяхдоха. — Но они выживут, сестрица, а где есть жизнь, как известно, есть место и надежде. Разве одно это для вас уже ничего не стоит? К примеру, целого мира?
