Олег Авраменко - Конноры и Хранители
— Ты думаешь, мы сможем взять деньги, не выдав себя? — скептически осведомилась Джейн. — Я уверена, что сразу, как только мы исчезли, отец установил наблюдение за нашими счетами. Он очень методичный человек.
Кейт ухмыльнулся:
— Тогда его ожидает неприятный сюрприз. Ещё пять месяцев назад я произвёл кое-какие операции, и почти все мои деньги были окружным путём переведены на номерные счета в Швейцарию. Проследить их невозможно. А триста тысяч я обратил в наличные и разместил в трёх индивидуальных банковских ячейках в Лондоне, Сиднее и Нью-Йорке. Так что денег нам хватит, будь спокойна.
Джейн смотрела на него с изумлением:
— Значит, ты давно был готов к этому?
— К тому, что мы так глупо вляпаемся, нет. Но поскольку я прикрывал Марику, то не исключал возможности разоблачения. И готовил путь к бегству.
Сестра задумчиво кивнула:
— М-да, ты всё предусмотрел... Но почему ты перевёл деньги лишь пять месяцев назад? Почему не сразу — когда только начал прикрывать Марику? Или ты так долго колебался — сдавать её нашим или нет?
Кейт поджал губы и отвернулся.
— Я ни секунды не колебался, — глухо проговорил он. — При первой же встрече с Марикой я твёрдо решил, что не отдам её мир на растерзание нашей братии. Однако... Ну, как бы это сказать?.. Словом, вначале я питал определённые надежды...
— Что женишься на ней?
— Ну, вроде того... То есть, да. И я... В общем, я был согласен жить с ней в её мире. Я понимал, что даже ради самой большой любви она не откажется от своей родины, от своей родни и от своего высокого положения.
— А ты готов был отказаться, — не спросила, а констатировала Джейн.
— Да, я готов был на всё. Я собирался непосредственно перед бегством обратить все свои деньги в золото и драгоценности... Впрочем, теперь это не важно. Когда я понял, что Марика не для меня и мы не сможем быть вместе, то выбросил эту дурь из головы.
Несколько минут Джейн молчала. Облокотившись на перила, она рассеянно смотрела за борт и о чём-то думала. Потом вновь повернулась к Кейту и сказала:
— А ведь это неплохая идея.
— Что?
— Поселиться в этом мире. Обменяв твои деньги на золото и драгоценности, мы станем здесь богатыми людьми и сможем жить в своё удовольствие. — Джейн придвинулась к брату и, страстно глядя ему в глаза, продолжала: — Жить и любить друг друга. Без страха перед будущим, без опасения, что однажды наши... гм, бывшие наши найдут нас и призовут к ответу. А маме мы отправим письмо, объясним ей всё и попросим не беспокоиться о нас.
Кейт покачал головой:
— Ты говоришь так, не подумав, Джейн. Ты не сможешь нормально жить в этом мире, не сможешь приспособиться к здешним условиям и довольствоваться здешним бытом. Мы здесь только седьмой день, а сколько я уже слышал от тебя нареканий. И это при том, что я вижу, как ты стараешься молча терпеть все неудобства, не капризничать, не жаловаться на всё и вся. Ты тепличное растение, дорогая, ты слишком привыкла к комфорту нашего мира, привыкла к тем приятным мелочам, которые здесь не купишь ни за какие деньги. Тебе многого будет не хватать...
— Да, я знаю, Кейт. Я знаю, что мне будет трудно. Знаю, что буду нарекать, жаловаться, капризничать. Однако я не согласна, что не смогу нормально здесь жить. Другие люди могут — и я смогу. Я постараюсь приспособиться к здешним условиям, привыкнуть к здешнему быту, смириться со здешними порядками. Ты, конечно, прав: я тепличное растение, и мне многого будет здесь не хватать. Но если нам придётся скрытно жить в нашем мире, мне будет не хватать гораздо большего.
— Чего же? Чувства безопасности?
— Не только. Не это самое главное.
— А что?
— Музыка, вот что. Я как-нибудь проживу без своего «порше», без электричества, телефона и телевидения, без гамбургеров и кока-колы, без множества тех приятных мелочей, которые здесь не купишь ни за какие деньги. От всего этого я могу отказаться — но только не от музыки. В ней вся моя жизнь. Я хочу играть — и для себя, и для других. Я хочу, чтобы люди меня слушали, чтобы они наслаждались моей игрой, хвалили меня, аплодировали мне. Не подумай, что это тщеславие...
— Нет, Джейн, я так не думаю. Теперь я всё понимаю. Я должен был раньше это сообразить. С твоим талантом просто недопустимо вариться в собственном соку, играя только для себя и для меня — тем более, что я совершенно не разбираюсь в музыке. Это равносильно тому, как если бы писатель — настоящий писатель, а не графоман, — сжигал все свои рукописи, даже не предлагая их издателям. Книги пишут, чтобы их читали; музыку играют, чтобы её слушали. В этом вся суть творчества. А в нашем мире ты не сможешь играть на публике и общаться с другими музыкантами, без того чтобы не «засветиться». И тогда нас быстро найдут.
Джейн слабо улыбнулась:
— Ты понимаешь меня, Кейт. Спасибо... Значит, ты согласен со мной?
— Не знаю, дорогая. Тебе следует всё хорошенько обдумать. В отличие от меня, ты не совершила серьёзного преступления и ещё можешь вернуться домой. Тебя лишь отстранят от деятельности Хранителей — но ведь ты и прежде не очень интересовалась ею.
— Об этом и речи быть не может, — твёрдо заявила Джейн. — Я остаюсь с тобой. Даже если ты решишь скрываться в нашем мире, я скорее откажусь от музыки, чем от тебя.
— Я не могу требовать от тебя такой жертвы, — сказал Кейт. — Так что решай сама... Не сейчас, — тут же добавил он, увидев, что сестра уже собирается ответить. — У нас впереди шесть дней пути до Палланты. Думай, взвешивай, решай. Я соглашусь с любым твоим решением. Договорились?
— Да, — ответила Джейн и торопливо отстранилась от него. — К нам идут.
Кейт повернулся и увидел, как по трапу на полуют поднимается щегольски одетый юноша восемнадцати лет — высокий, смуглый, тёмноволосый, с удивительно синими для такого смуглого лица глазами. Это был их спутник в морском путешествии, ибрийский дворянин домул Октавиан Марку Траяну. (Приставка «домул» приблизительно соответствовал славонскому «газда» или английскому «сэр», а два личных имени свидетельствовали о принадлежности к средней прослойке аристократии. Как выяснил Кейт, в Ибрии не было специальных дворянских титулов, наподобие баронов, графов, герцогов и т. п.; зато существовала иерархия по количеству личных имён — одному, двум или трём. Право носить два или три имени было наследственным и даровалось королём.) Октавиан жил в столице Ибрии и занимал при королевском дворе какую-то должность — по всей видимости, незначительную, раз путешествовал с небольшой свитой, состоявшей всего из трёх слуг и оруженосца. В Мышкович он ездил за невестой и теперь вёз домой молодую жену. Даже слишком молодую на взгляд Кейта — ей лишь недавно исполнилось тринадцать лет. Впрочем, в средневековье такие ранние браки не были чем-то из ряда вон выходящим, особенно в южных странах.
