Дмитрий Щербинин - Спящие боги
– А что будет с Творимиром?
– А–а, вздрогнула, побледнела?! Стало быть, дорог он тебе?!
– Я его люблю как брата. Что ждет Творимира?
– А Творимира ждет еще более страшная казнь. Я уж и не знаю, кто ЭТО придумал, но такую казнь применяют только над величайшими преступниками. Ты знаешь – у нас в городе народ ко всему привыкший, но все же, когда в прошлый раз такая казнь проводилась – некоторые женщины падали в обморок, а мужики – носы воротили.
– Что ждет Творимира?
– Есть у нас в тюрьме большая железная платформа на колесах; в центре платформы – железный столб. К столбу цепями прикуют Творимира. Четыре могучих буйвола вывезут его к месту твоего сожжения. От самого начала, и до конца он будет смотреть. Если он попытается закрыть глаза – палачи вырежут ему ресницы.
– Нет – он не закроет.
– Он увидит смерть той, которую, черт подери, любил!.. Но это будет только началом его мучений. Вслед за этим на платформу взойдет наш главный палач – большой знаток своего дела. Вместе с ним – два его помощника. Они внесут жаровню. В жаровне на углях будут шипеть раскаленные добела клещи. Возница ударит буйволов плетью, и они медленно повезут платформу. Палач возьмет клещи… Ну, а потом платформа медленно–медленно будет ездить по городу. Собравшиеся на улицах, и на крышах люди будут наблюдать работу палача. Раскаленные клещи начнут вырывать плоть из Творимира – кусок за куском. Он не умрет, ему не дадут потерять сознание… Это будет продолжаться многие часы; он потеряет человеческий облик, ему вырвут все, что можно вырвать у человека… у мужчины… но и тогда он еще будет жить, и чувствовать боль. Но ведь не в человеческих силах выдержать такую муку, и потому, сколь бы он не был силен – под конец он сойдет с ума – он будет визжать, брызгать слюною, и, пока ему еще не вырвали язык – проклинать своих мучителей. Если у него останутся волосы, они станут совсем седыми, словно он старец. Под конец в его глазах не останется никаких чувств, кроме боли – это будет взгляд безумного животного. Потом эти глаза выжгут, а в глазницы положат раскаленные угли… Только тогда он умрет… Ну что скажешь – ты знала это?
– Да… – прошептала Анна.
Она отступила на шаг, покачнулся, и тут лишалась чувств. Если бы Бриген не успел подхватить ее – она бы пала на пропитанный кровью пол. И кровь пошла у нее носом – только это показывало, чего стоило ей выслушать все.
А Бриген держал ее в руках, и дрожал, и шипел:
– Мерзавец!.. Какой же я мерзавец!.. Зачем мне понадобилось все это говорить?!..
Маленький человечек с большим черепом слышал, и видел все это. Маленькие его кулачки сжимались и разжимались, он сдавленно хрипел. Он любил Анну, и ненавидел Бригена больше, чем кого–либо иного. И он решился: броситься, задушить Бригена, освободить Анну.
И он действительно бросился. Но он и половину расстояния не пробежал, как понял – это безумие. Не удастся одолеть Бригена, не удастся спасти Анну, а вот его схватят и, конечно, подвергнут пыткам. (он и так, после возвращения от восставших, был на плохом счету).
И он замедлил бег, и сжался.
Бриген глянул на него раздраженно, рявкнул:
– Ты что?!..
Маленький человечек задрожал:
– Я просто хотел спросить – не угодно ли вам отужинать?
– Дурень! Какой ужин?!.. Впрочем, ты можешь идти – набивай свой желудок, напивайся. Иди!
Человечек повернулся, пошел было. Однако, на полпути остановился. Дрожащим голосом спросил:
– А что с ней?.. Вы с ней ничего не сделаете?..
– А тебе какое дело?! Ты что – в лазутчики заделался?! А? Или, хочешь, чтобы тебя поджарили?..
– Нет, нет, нет. – дрожал человечек – и он выскользнул из залы.
Бриген остался наедине с Анной. Он держал на руках ее легкое, изящное тело, и быстро ходил среди орудий пыток.
И он хрипел:
– Мерзавец! Зачем ты ей это рассказал?!..
И тут Анна приоткрыла глаза, и прошептала:
– Пожалуйста, оставьте меня одну. Я должна приготовиться к завтрашнему.
– Да. Конечно. Твоя воля – закон. Я отнесу тебя в одну маленькую комнатку, и оставлю там одну, до самого утра.
И он действительно отнес ее в комнатку, и оставил одну. Сам же ушел терзаться. И терзался, и стонал страшно, и волосы рвал до самого утра.
Анна лежала в темноте, за решетчатым окошком ярко светили звезды. И она шептала:
– Творимир, я чувствую – твоя душа со мною. Ты все видел, все знаешь. Готов ли ты к завтрашнему дню?.. То, что рассказал Бриген – страшно; но уже завтрашним вечером все–все закончится.
– Да… – шептал, веющий в этом воздухе, Творимир. – …Я все слышал. Ко всему готов.
– Да. – улыбнулась она. – Ну, тогда спи спокойно. – и она безмятежно, словно дите малое, заснула.
* * *
Творимир сидел, вжавшись спиною в прохладную каменную твердь, и смотрел, как медленно приближается, и уже обвивает его ноги поток лунного света с улицы. И он шептал:
– Спи спокойно, милая Анна, сестра моя. Ты как ребенок… Ну, вот и хорошо. Спи спокойно, как дитя… А смогу ли я выдержать то, что ждет меня завтра? Дай мне не сойти с ума, не визжать, не сыпать проклятьями. Если я не выдержу – сломаюсь – мне не удастся вырваться из этого колеса. Планета вновь возродит и меня, и Анну, и вновь будут какие–то деяния, и битвы, и боль. Нет – не хочу этого! Завтра решающий день, и я выдержу… Но это такая страшная боль!.. Как же мне сохранить ясный рассудок до самого конца?.. Но ради Анны, чтобы она больше не возрождалась в этом греховном мире – ты должен выдержать. Как она говорила: в самые тяжелые мгновенья вспоминай звездное небо. Оно такое спокойное, безразличное всем нашим страстям. А я буду вспоминать Анну. Она бы смутилась, скажи я ей это. Но звезды такие далекие. А она вот рядом – и в ней столько нежности, тепла… Она бы сказала – не надо так говорить. Но все же, я буду вспоминать ее…
* * *
Маленький человечек с большим черепом медленно брел по темному каменному коридору. Он низко опустил голову, и плакал. Неожиданно на него налетели высокие пьяные фигуры, в темных одеяниях. Они схватили его под руки, и, грубо смеясь, поволокли за собою. На ходу они кричали:
– Пойдем! Расскажешь, как в плену было!..
И они втащили его в помещение с богатой обстановкой, но неряшливое, со смердящими следами многих оргий. Здесь набралось довольно много народу, и все уже изрядно выпили.
На маленького человечка налетели с расспросами. Лезли на него перекошенные пьяные морды, и хохотали, и хлопали по плечам. Кто–то взвизгнул:
– А, правда, что втюрился в ту девицу?.. Ну, в монашку?.. Как ее?! В Яну…
– В Анну! – поправил иной. – В Анну!.. Хе–хе–хе!..
