Amargo - Хороший ученик
— Не могу сказать, что все это время только о ней и думал.
— Нет–нет, влияние костяной палочки — не мысли о ней. Что отличает вас от других, от ваших друзей и коллег? Чего они лишены? Что только ваше?
Я молчал, чувствуя себя странно, словно город за пределами комнаты исчез, и Олливандер каким‑то загадочным образом перетащил нас в то пространство за пределами реальности, где мы ходили с Тао и Поттером. Время остановилось. Мы сидели в нигде, выпав из знакомого мира. Я мысленно обращался к своей жизни, пытаясь сравнивать себя и других, но не находил отличий.
— Может, патронус–тень? — спросил я с сомнением, поскольку в Академии училось еще несколько человек, обладавших таким патронусом.
— Нет, мой юный друг. Это должно было появиться после того, как вы здесь побывали и познакомились с ней. Оно возникло позже, несет на себе печать необычности, уникальности, и есть только у вас. — Олливандер вздохнул. — Просто вы невнимательно слушаете. Вы ищете качество, свойство, способность, но я не говорил, что это в вас. Я сказал, что вы этим владеете, что оно — ваше…
— Но у меня ничего нет! — воскликнул я. — У меня и личных вещей почти нет, а те, что есть, не обладают никакой магией. Кроме палочки, я ничем не владею!
Олливандер еще раз вздохнул, словно учитель, уставший от глупости своего ученика.
— Это не вещь, — произнес он. — Это человек.
На миг в моем сознании возникло видение взаимосвязей и сложных влияний, холодная схема, внутри которой я оказался, и меня поразила присущая ей аккуратность и симметрия. Что бы ее ни создало — случайность, человеческий замысел или судьба, — она была красива, логична и безжалостна. Потом видение исчезло, я посмотрел на Олливандера и сказал:
— Какая чушь.
Старик молча погрозил мне пальцем.
— Ладно, тогда какое воздействие она оказала на Риддла? — спросил я, испытывая парадоксальное облегчение от той абсурдности, к которой пришел наш разговор. — Он погиб, потому что совершил множество ошибок еще до того, как вы подсунули ему палочку, поэтому ее влияние должно быть чем‑то другим, а не его смертью.
— Точно не знаю, — меланхолично ответил Олливандер, словно эта тема его не интересовала. — Но так или иначе, он не стал меня убивать, вернул костяную палочку, потом вы меня спасли, а я пленил его душу. Поверьте, я не могу предсказать, как эта палочка повлияет на людей, с которыми встретится. Кого‑то она одаряет, кому‑то вредит, кому‑то помогает. Мне она помогла. Вам — не знаю. Но все это время она присутствовала в вашей жизни, а потом воплотила свою магию в вашем ребенке.
— Да откуда вам об этом знать! — рявкнул я. — Всё это домыслы, фантазии, выдуманные задним числом! Вы были нужны Риддлу как консультант и мастер, поэтому он оставил вас в живых. С чего вы решили, что костяная палочка вообще влияет на людей? В жизни каждого происходит что‑то непонятное, необъяснимое, нелогичное, выходящее из ряда вон, и причин у этого может вовсе не быть. Люди любят приписывать авторство подобных событий внешним силам, а вы для собственного душевного успокоения приписали их палочке. И что за нелепые условия? Если вы ищете ученика — найдите того, кто хочет им стать!
— Почему вы думаете, что ваш сын этого не хочет? Насколько я могу судить, он довольно необычный ребенок.
— Это вам тоже палочка сказала?
— Она, — признался Олливандер.
— Бред какой‑то, — я покачал головой. — Давайте закончим этот бессмысленный разговор. Если вы не назовете цену, я просто заберу ее у вас. Надеюсь, вы понимаете, что не сможете мне помешать?
— Я не стану вам препятствовать, поскольку, взяв ее, вы автоматически соглашаетесь на мои условия. Правда, — добавил старик, — на душу Риддла это не распространяется.
Не желая больше терять времени, я просто поймал его взгляд и проник в сознание. Несмотря на кажущиеся преимущества легилименции, я почти никогда ее не использовал. Для поиска серьезной информации этот способ был неудобен — зелья прочищали мозг и развязывали язык гораздо быстрее, чем любые методы легилимента, а в джунглях он был еще и опасен, поскольку в момент контакта я становился открыт для любого аналогичного вторжения.
Но в сознании Олливандера мне ничего не угрожало; здесь было не за что зацепиться. Все его дни походили один на другой, заполненные одержимостью палочками. Он создавал их, читал о них, экспериментировал с материалами, торговал в лавке, и это продолжалось неделями, годами и десятилетиями. Его память представляла унылое однообразие повторяющихся событий, и даже под верхними слоями, на уровне бессознательных желаний, и еще глубже, там, где правили инстинкты, я не находил ничего, что могло бы указать на местоположение души Риддла. Чем глубже в прошлое я погружался, тем более туманными становились сцены. Толку от этого не было никакого, как от попытки поплавать в болоте.
Что ж, попробуем иначе…
Я расслабил левую ладонь, затем начал медленно сжимать кулак. Образы, наполняющие сознание Олливандера, стали вдруг яркими и более отрывочными; бесконечные палочки и торговля исчезли, появилось нечто эмоционально окрашенное: образы природы, зеленой и пышной, родом из его индийского детства, тусклые отпечатки Лондона, который он увидел по возвращении из Азии, лица незнакомых мне людей… Среди этих вспышек я разглядел Риддла и даже его змею, но места и ситуации не ухватил — картины сменяли друг друга слишком быстро, а управлять агонизирующим сознанием он уже не мог. На краткий миг передо мной предстала нечеткая фигура без лица, темная, неопределенная, образ сильный, но вне конкретного пространства; его сопровождали досада и усталость. Так ничего и не выяснив, я покинул сознание и разжал кулак.
Старик сполз с кресла и лежал сейчас на деревянном полу, корчась, прижимая к себе обе руки и царапая пальцами грудь. Глаза его закатились, зубы были стиснуты. Спустя несколько секунд он с шумом втянул в себя воздух и замер.
— Ну вот, — прошептал я, проверив пульс. — А ты говорил — не подпускают…
Костяная палочка была там же, откуда Олливандер достал ее во время нашей последней встречи — в ящике одного из шкафов, в светлом деревянном футляре, пахнущем смолой и медом. Я взял его в руки и, помедлив, открыл.
Первым моим побуждением было отшвырнуть футляр прочь, настолько мерзким оказалось его содержимое. Кость, и без того темная, была теперь покрыта коричневой слизью, расползшейся по всей внутренней поверхности коробки. Никакие ароматические добавки не могли заглушить запах гнили. "Кость вампира и королевский василиск, — подумал я. — Они действительно могут подчинить кого угодно".
Закрыв футляр, я положил его на стол и вызвал патронуса, надеясь, что старик хранил предмет с заточённой душой в доме. Несмотря на сильный фон от палочек и их составляющих, я осмотрел все, что мог, но не нашел ничего похожего на объект своих поисков. Потратив на осмотр почти двадцать минут, я, наконец, сдался и начал уничтожать следы своего присутствия: стер отпечатки со всего, чего касался, очистил все зеркала и отражающие поверхности, которые могли сохранить в себе фрагменты образов, и успокоил магические поля комнаты.
