Елизавета Иващук - Радость отцовская
Нужно встать. Я поднялась на ноги, рука инстинктивно потянулась поправить смявшийся рукав — и отдернулась. Слишком много радости доставила вчера эта одежда — и после этого чувства боль казалась сильнее. Нельзя вспоминать. Так хуже, и то, что я понимаю всю необоснованность своих чувств, ничуть не помогает. Такого раньше не было. Никогда. Сны несли страх, потом радость, но не такую боль.
Я бездумно подняла сумку — и поняла, что сделала это слишком рано, нужно обуться. Новые полусапожки. Красиво мерцают камни — напоминание о вчерашнем прекрасном настроении. Не хочется вспоминать, но нужно надеть их.
Ей не понравится, если я буду в старой обуви.
Я готова, и нужно идти. Хотелось пройти мимо нее, не глядя, но не было сил. Я не смогла не остановиться, не увидеть тонкое лицо, только во сне по-настоящему детское. Каждая черта — напоминание, мучительное для меня. Странно — я никогда не любила страдать — мелькнула отстраненная мысль. А теперь словно специально усиливаю свою боль, и ничего не могу с этим сделать.
Я все же смогла отойти. С трудом — это было почти физически тяжело — но я вышла в коридор.
Теперь — в класс, к моим драгоценным соученикам. Они никогда не причиняли мне такой боли, но все же я ненавидела их, а не ее. И тем меньше хотелось видеть эти лица. Как хорошо было бы остаться одной. А исчезнуть, полностью, без следа — еще лучше, потому что тогда боль тоже уйдет.
В коридорах попадались ученики, и стоял шум — я задержалась. Хотелось убить всех, кто кричал, говорил, смеялся — сильнее, чем когда — либо прежде, потому что раньше мне не было так плохо.
Класс уже наполовину наполнился. Я действительно сильно опоздала — по собственным меркам. Но теперь это бы неважно. Физическая боль мне не грозила, а справиться с душевной все равно не удалось бы. Не глядя на одноклассников и не вмешиваясь в их слова я прошла к своему месту. Но даже бессмысленный шум и мельком увиденные лица вызывали волны ненависти и боль. Наверное, если бы я могла прямо сейчас их убить, стало бы легче — но нельзя. Даже она не делает ничего подобного при лишних свидетелях.
Я поняла, что уже некоторое время не слышу шума. Это что-то означало… Да, точно, должно быть пришел учитель. Я не пошевелилась, продолжая бессмысленно глядеть в стол. Не было сил на действия, любые.
Но никто не одернул меня. Бессмысленно, не видя ничего, кроме деревянной поверхности парты, и чувствуя только боль и ненависть, я просидела, должно быть, несколько часов. Шум поднимался и вновь стихал, но для меня действительность не менялась.
А потом я резко вскинула голову, словно марионетка в руках неопытного кукловода. Дверь беззвучно открывалась. Наконец, медленное движение завершилось, и она появилась на пороге. В недетской и даже нечеловеческой одежде — естественная, и все же красивая, как одна из еще не нарисованных мною картин, но не живое существо. Теперь все глядели только на нее. Странная девушка за спиной была лишь тенью, и никто не замечал Флеан. Даже я только автоматически отметила ее присутствие, не более, потому что боль снова усилилась. Тяжело было просто смотреть, но и отвернуться было невозможно.
* * *Церелис
Хорошее пробуждение. Я потерлась щекой о подушку. Что-то приятное случилось? Нужно вспомнить… Я потянулась всем телом, но еще не открыла глаз. Не сон, точнее, не только он — разговор с отцом не был чем-то необычным или новым, хотя и относился к приятным событиям. Вечер? Да, точно, как я могла забыть — Нэйле. Уснула в приподнятом настроении, проснулась тоже, и повод был весьма приятным… Ее боль была красивой и ощущалась просто чудесно. Но часто повторять такое, я, пожалуй, не буду — сегодня ведь уже не хочется, наверное, одного раза хватит надолго. Этим днем я, пожалуй, напротив, обрадую мою игрушку. Известие о смерти семьи должно поднять ей настроение — она ведь так красиво ненавидела своих родственников.
Нэйле очень интересная игрушка, очень. Я довольно улыбнулась и открыла глаза. День начинался хорошо.
Сегодня утренние процедуры заняли чуть больше времени, чем обычно — шнуровка требовала внимания, но все же многоликая быстро с ней справилась. Новая возможность подчеркнуть свое безусловное превосходство над окружающими определенно стоила потерянных минут.
Вскоре я стояла перед дверью, ведущей в комнату для учебы. Легкий толчок, и она начала медленно раскрываться. Я видела, что чувства одноклассников изменились снова — и намеренно привлекала внимание к себе. Нэйле в нем все равно не нуждается. Ей больно, это очень красиво, и направлено на меня — а на одноклассников моя игрушка даже не смотрит. А я должна демонстрировать свое превосходство и вообще развлекаться в меру сил, пока прекрасно получалось. Одноклассники, во всяком случае, переключили свое внимание на меня. Конечно, они не могли понять, насколько низок их статус, но от врагов это бесполезно требовать — главным было то, что они служили развлечением.
Я неторопливо прошла к своему месту. Нэйле смотрела на меня, как зачарованная — да она таковой и была. И глаза у нее красивые, очень. Цвет драгоценного янтаря.
— Доброе утро. — С ней можно было говорить свободно, не подбирая слова — полукровка все прекрасно понимала, несмотря на мое произношение. Просто она очень хотела меня понимать.
— Доброе. — А она еще может иронизировать… Это хорошо, так веселее. Тем более что ирония относилась скорее к ней самой, чем ко мне.
— Знаешь, с твоей семьей произошел ужасный несчастный случай… Отчим неожиданно сошел с ума, убил всех домашних, и совершил зверское самоубийство. Тебе так повезло, что нашелся настоящий отец, иначе осталась бы круглой сиротой… — Задумчиво сообщила я, по возможности незаметно поглядывая на свою игрушку. Ее выражение лица и эмоции стоили того. А я и не знала, что у моей ровесницы могут быть настолько огромные глаза…
— Что? — Голос звучал удивительно чисто и ясно. Ее боль не совсем исчезла, но смешалась с новыми чувствами. Зрелище было необычное, и едва ли Нэйле приходилось переживать нечто подобное.
— Твои эльфийские родственники мертвы. Но твой отец не станет забирать тебя из школы, ты проучишься здесь еще хотя бы пять лет. — Пояснила я.
Нэйле не ответила. Она не могла полностью поверить мне, но все же переживания отвлекали полукровку от боли. Меня это устраивало — для того, что бы игра не наскучила, нужно разнообразие.
Некоторое время прошло в тишине. Потом учитель вышел, и одноклассники начали резко подниматься на ноги и собирать сумки. Нэйле тоже явно собиралась вставать, но пока нервно смотрела на меня, не двигаясь с места. Я первая поднялась на ноги — если всем нужно куда-то идти, это, очевидно, относится и ко мне. Во всяком случае, встать стоило.
