Алла Белолипецкая - Орден Сталина
2
Ровно в три часа дня Коля сбежал со ступеней подъезда Народного комиссариата внутренних дел и направился к станции метро «Дзержинская». Наркомвнудельцы, проверившие документы практиканта на выходе, не обратили никакого внимания на небольшую странность в его одежде: рукава Колиной белой рубашки, утром – подвернутые до локтей, теперь были опущены, и манжеты их – застегнуты.
В двери станции метрополитена потоками вливался народ. Первое катание состоялось только в начале февраля тридцать пятого года: по новеньким линиям провезли делегатов VII съезда Советов. А 15 мая московский метрополитен открыли для всеобщего пользования, и с этого дня кататься ходили все, включая товарища Сталина с чадами и домочадцами. Когда тот спустился на станцию «Охотный Ряд», москвичи чуть не передавили друг друга, мечтая очутиться поближе к Вождю, и ухитрились опрокинуть декоративную чугунную лампу, весившую около тонны. Впрочем, и без Сталина ажиотаж по поводу метро был страшный. Вся Москва будто заболела «метроманией».
Вот и Коля решил, что пойдет туда – к ярко-красной букве М, красовавшейся над входом в подземное царство, хотя никто не заставлял его это делать. Он мог бы поплутать по городу, мог бы заставить Григория Ильича побегать за ним – но не счел нужным поступать так. Сон Анны, его собственные предчувствия – всё указывало Скрябину на то, что именно там, под землей, комиссару госбезопасности будет сподручнее всего разделаться с ним.
Когда Коля шел в толпе к отделанному красным гранитом порталу, его окликнули:
– Николай! – Юноша, конечно, узнал этот голос, но не замедлил шаг, так что к нему обратились вторично: – Скрябин! Постой!
Николай вновь сделал вид, что не слышит, но заметил, как сквозь толпу к нему продирается человек с улыбкой на лице.
– Едешь домой на метро? – произнес Григорий Ильич, хватая Колю за локоть.
– Да, решил прокатиться, – кивнул Скрябин и констатировал про себя: «Третьего оклика не было»; этот факт был для него крайне важен.
Григорий Ильич между тем отвел Колю чуть в сторонку, где народу было поменьше, и с той же улыбкой раскрыл свой черный портфель. Оттуда он вытащил – не ордер на Колин арест и не пару наручников (как представлял уже себе студент МГУ), а всего лишь пачку папирос «Беломорканал».
– Закурим? – предложил чекист юноше. – Угощайся. – И, надорвав картонную коробку, вытряхнул оттуда одну «беломорину».
Скрябин чуть поколебался, но взял папиросу, и Семенов тут же поднес к ней невесть откуда взявшуюся у него в руках зажженную спичку.
Едва затянувшись, Коля понял, что такого крепкого табака курить ему еще не доводилось: перед глазами у него все будто подернулось дымкой, а в голове чуть загудело. Одновременно юношу охватила странная эйфория, и даже его неприязнь к Григорию Ильичу существенно уменьшилась.
Сам чекист, однако, к собственному «Беломору» даже и не притронулся. Странным взглядом он следил за тем, как практикант НКВД раз за разом подносит к губам папиросу, как та становится всё короче, и как, наконец, коротким окурком летит в урну.
– Ну, как прошел день на практике? – спросил Семенов благодушно.
– Нормально. – Коля ухмыльнулся, отметив, что физиономия Григория Ильича становится странно расплывчатой, но ничуть из-за этого не переживая. – Вы хотели о чем-то поговорить со мной?
– Да нет, о чем нам говорить? Просто увидел тебя и решил угостить папироской. Они ведь у меня особенные, сделаны по спецзаказу. Других таких не сыщешь. Так что бери всю пачку – не пожалеешь.
– Спасибо, не надо. – В попытке отказаться Скрябин даже отступил на шаг, но Семенов, не слушая его возражений, сунул плоскую картонную коробку с «Беломором» в нагрудный карман Колиной рубашки и, взмахнув на прощанье рукой, исчез в толпе.
Николай даже не проводил его взглядом. Он прошел под светящейся буквой М, купил картонный билетик и, проехав на эскалаторе вниз, попал в мраморно-гранитный подземный дворец. Если бы студента МГУ спросили, куда именно он собирается ехать, он затруднился бы с ответом. Равно как не смог бы сказать, почему еще полчаса назад встреча с Григорием Ильичом Семеновым представлялась ему столь важной и опасной.
3
Москвичи, собравшиеся 24 июля на станции метро «Дзержинская», стали свидетелями зрелища столь диковинного, что даже любование красотами подземного царства на время отошло для них на второй план.
Молодой парень – лет восемнадцати на вид, симпатичный, в белой рубашке с длинными рукавами – спокойно стоял на платформе в ожидании поезда. Но едва только в дальнем конце туннеля появилось светлое пятно, возвещавшее приближение электровоза, как парень этот, ни слова не говоря, прыгнул с перрона вниз – на рельсы.
В те времена еще не возникло обычая сводить в метро счеты с жизнью, и все решили, что бедняга просто оступился. Хорошо, хоть током его не убило! Идущий вдоль платформы рельс с пропущенным по нему электричеством юноша не задел, обеими ногами приземлился на шпалы.
Десятки людей потянулись к нему, все закричали, забегали. «Давай руку! Я тебя вытащу!» – крикнул Коле Скрябину (а под поезд шагнул, увы, именно он) здоровенный детина, склонившийся над краем перрона. Но Николай, не обращая внимания на крики, повернулся спиной к приближающимся огням поезда и бодро побежал по шпалам вперед. По всему выходило, что молодой человек рассчитывает обогнать электровоз.
Все, кто был на «Дзержинской», поняли, что тут дело нечисто. «Уж не шпион ли это? Не вредитель ли, задумавший диверсию в метро?» – возникла одна и та же мысль у доброй сотни граждан. Некоторые из них тотчас кинулись к дежурному по станции – предупредить о диверсанте. А те, кто никуда не побежал, увидели немало любопытного.
Поезд остановился, и машинист, выскочивший из кабины, закричал Коле, уже вбегавшему в затемненный туннель:
– Стой, парень! Куда ты? Жить надоело?!
Тот как будто услышал его: приостановился, и все подумали, что вот сейчас нарушитель спокойствия вернется на перрон. Но не тут-то было!
Размахнувшись, Николай с силой ударил себя правой рукой по физиономии. Шлепок получился увесистым, но юноше показалось этого мало: он немедленно влепил себе еще одну пощечину, теперь уже левой рукой. На щеках его остались два красных отпечатка ладоней.
– Прекрати! – заорал он. – Прекрати! Приди в себя!
И вновь принялся хлопать себя по лицу – правой, левой, затем снова правой.
– Да он чокнутый! – прокричал кто-то. – Надо доктора вызывать!
Но до вызова доктора дело не дошло. После очередной пощечины диверсанта качнуло в сторону, он оборвал свои выкрики и с удвоенной скоростью ринулся дальше – под своды туннеля. Подоспевшему дежурному по станции только и оставалось, что в срочном порядке останавливать движение поездов и звонить своему начальству. Таких происшествий безукоризненное столичное метро еще не знало!
