Виталий Абоян - Вирус забвения
То, что происходило на улицах Эдинбурга сегодня, разумеется, было спровоцировано умелой игрой людей Бойда, но недовольство и желание найти хоть какой-то выход зрело в людях давно. Шотландец лишь дал этой разрушающей силе выход, показав, куда направить жажду разрушения. Пока он мог прекратить этот бардак. Пока бардак был искусственным и управляемым, но придет время – и оно уже не за горами, – когда безумную толпу, жаждущую перемен, денег и вкусной жратвы, не удастся остановить никакими силами. Не помогут ни «слезогонка», ни «ревуны». И тогда Эдинбург превратится в близнеца Глазго – города-призрака с опустевшими улицами, выжженными районами и слоняющимися по загаженным тротуарам бандами отморозков, для которых не существовало никаких пределов – ни физических, ни моральных. Для них не осталось ничего, что связывало бы пошатнувшийся рассудок с реальностью этого мира.
– Да! Именно дестабилизирует! Эта обстановка, очень напоминающая болото, которое засасывает медленно, но очень надежно, давно требует того, чтобы ее дестабилизировали. И отчего бы это не сделать нам, коль уж мы живем в уцелевшем Анклаве, владеющем работающими производствами и обладающем недюжинным интеллектуальным потенциалом?!
Верхолазы притихли. Кто-то смотрел на Бойда скептически, кто-то явно не понимал, о чем он вообще говорит. Одна женщина – очень красивая, наверняка регулярно посещающая дорогущего пластика, – смотрела на Шотландца с восхищением, застывшим в ее огромных ярко-голубых глазах. Бойд, с трудом отведя взгляд от действительно высококачественной работы пластических хирургов, поймал себя на мысли, что хочет ее – наверняка пластики что-то сотворили с ее глазами, научив их смотреть именно так.
– И еще один момент, – все еще косясь на голубую влажную бездну глаз верхолазки, сказал Бойд. – На Пустыре ведутся работы по переоборудованию транспорта для желающих отправиться на Станцию. Я намерен объявить гражданам Анклава о существовании выбора.
– Бойд, ты сумасшедший! – тихим и очень искренним голосом произнес Мортенс.
– Я… – начал было Шотландец, но его прервал возникший в голове голос Лисы:
– Есть новости, Бойд.
2
Высокие своды, украшенные целым выводком уродливых рож духов Вуду, возвышались над головой Лохлана, закрывая начавшее темнеть небо. Храм духа Легбы, подвиги которого были представлены огромным барельефом над главным входом, прямо над высокими, отделанными резными бронзовыми плитами дверьми.
Лохлан старался понять, для чего он пришел сюда. Память не вернулась, он по-прежнему ничего не помнил о недавних событиях. Даже сегодняшнее утро всплывало в голове какой-то туманной серостью, в которой не угадывалось никаких отчетливых очертаний. Но память больше не была нужна – Лохлан постоянно повторял про себя странные фразы, которые появлялись из подсознания словно бы сами по себе, и это давало возможность строить предположения.
Именно таким образом – Флетт был в этом уверен – пророки и предсказывали будущее. Иногда они попадали пальцем в небо, иногда – промахивались. Во втором случае большую роль играла способность того, кто назвался пророком, правильно реагировать на негодование своих обманутых адептов. Имена тех, у кого получалось хорошо, навеки остались в человеческой памяти.
Но, как оказалось, сопоставляя факты, можно не только предсказывать будущее, но и вполне правильно восстанавливать события прошлого. Если внимательно присмотреться, вокруг находилось очень много информации, на основе которой легко рождались предположения и выводы о том, как это могло случиться.
Лохлан помнил о книге. Все остальное он придумал и домыслил.
Амулет с духом Лоа на красном шнурке привел его к храму духа Легбы. Но логика подсказывала, что здесь искать книгу бесполезно. Пока логика молчала насчет того, где фолиант мог быть. Возможно, стоит войти внутрь?
В Punkground было очень неспокойно. Несколько раз Лохлану пришлось спасаться бегством – здесь били не за что-то или чтобы украсть, а просто так, потому что было можно, потому что наружу вылезло звериное и требовало крови, жаждало сбить кулаки и крушить, крушить, крушить.
Лохлан пытался понять, что происходит, чего хотят люди, которые вышли на улицу и вознамерились убивать. Но объяснения не было – простые, присутствующие всегда мотивы: люди хотели жить лучше, есть сытнее и спать мягче. Люди всегда хотят одного и того же, но достигают цели разными способами. На этот раз кто-то подсказал, что можно применить силу – неотвратимости наказания больше не существует.
Человек – биологическое существо, зверь, склонный к уничтожению всего, что вокруг, и к разрушению себя самого. Человек – маленькая частичка социума, ячейка памяти огромного живого компьютера, наделенного странным и до конца не понятным явлением, которому сами люди дали название «разум». Тот самый, что способен порождать из ничего целые миры.
Традиции, ведущие миллионы человеческих душ в одном направлении, порождают богов. Боги управляют миром, мир катится в тартарары. И все потому, что люди – биологические существа, не имеющие склонности сохранять себя как род в неприкосновенности. Им не позволяет этого сделать природа, боги, если угодно. Богам нужно двигать мир, развивать его. А сохранение рода – любого, будь то человек или безмозглый червяк, – это остановка, застой и уничтожение. Постоянство есть начало забвения.
Лохлан почувствовал удар – кто-то толкнул его в плечо, чуть не сбив с ног. Когда Флетт поймал равновесие и посмотрел вслед неосторожному прохожему, то увидел лишь спину, облаченную в ярко-красную нейлоновую куртку, и бритый наголо затылок, украшенный моргающей светодиодами «балалайкой».
Откуда эти странные мысли про разум, про социум и место человека в картине мироздания? Всего несколько минут назад Лохлан и представить не мог, что способен рассуждать на подобные темы. Как-то не вязался его образ жизни, внешний вид и неспособность запомнить даже, что ел на завтрак (если завтрак случалось раздобыть), со столь возвышенными материями.
Ответ был только один – он знал все это раньше. Знал, но забыл. Он, Лохлан Флетт, был ученым, он занимался проблемами общества и человека. Это же очевидно. И абсолютно не нужно никаких воспоминаний об академическом прошлом, чтобы понять это. Ведь кто-то даже называл его профессором. Кто и когда? Кажется, совсем недавно, наверное, сегодня или, самое большее, вчера.
Утром он бродил по Даун Тауну. По закрытой его части, там, куда безы пускали только своих, чьи «балалайки» помечены особыми программами, позволяющими пользоваться сетью в пределах Ньюингтона и успешно проходить через наноскопы на блокпостах. В «балалайке» Лохлана ничего подобного не было.
