Александра Лисина - На окраине мира
В тот же миг раздался тихий звон потревоженной струны, тонкий вскрик, ослепительная вспышка. Что-то с невероятной скоростью и силой потянуло его вперед, буквально выдернув из дыры в земле. Еще через миг бешеный алый свет погас, в ушах перестало звенеть, вокруг снова потемнело, а Стрегон внезапно осознал себя живым, вполне (если не считать обожженной коленки) невредимым и лежащим на чем-то мягком, удобном и, кажется, живом. Иными словами, Белик его не только спас, но еще и смягчил падение, хотя последнего, разумеется, совсем не планировал.
- У-у-у-уй... вот медведь... тяжелый какой... - задыхаясь, просипела под ним Белка.
Стрегон виновато кашлянул, приподнимаясь на локтях и убирая свое лицо от растрепанных каштановых волос, но потом неосторожно вдохнул и ошеломленно замер: что за... этот запах! Он знал этот неуловимо легкий запах! Тот самый, который изумил его в прошлый раз! Значит, на самом деле это БЕЛИК так вкусно пахнет?! Не мазь?!
Он неверяще вдохнул снова. Машинально потянулся вперед, чтобы еще раз убедиться, и... моментально уперся в два зло прищуренных голубых глаза, в которых стремительно разгорались бешеные зеленые огни.
- Пошел вон, болван! - зло рыкнула Гончая, резко дернув коленом.
Стрегон тихо охнул от боли, мигом позабыв про все ароматы мира, выронил свой новый меч, моментально согнулся пополам и кубарем скатился на траву, шипя сквозь зубы сдавленные проклятия.
Ох, мерзавец... дрянной неразумный мальчишка... ему бы туда двинули... мстительно, с такой силой, что даже быка свалить можно... сволочь малолетняя... убить его мало... ведь специально же... как метился, гаденыш... и коленки, как назло, острые, колючие...
Белка моментально вскочила, поспешно отступая от рычащего полуэльфа подальше, но он вроде не слишком понял, в чем дело: глаза опять злые, горят обещанием страшной мести, лицо белое, перекошенное от боли. Сам с трудом дышит, буравит тяжелым взглядом, подняться еще не может, но зато живой. Главное, что не хватанул лишнего. Главное, что не глотнул слишком много дурманящего голову нектара, иначе вел бы себя сейчас совсем иначе. А теперь и вовсе забыл про эту маленькую странность, потому что теперь его мысли оказались заняты совсем другими вещами.
"Убью, - с холодной решимостью понял Стрегон, когда встретил ее изучающий, прямо-таки горящий нездоровым любопытством взгляд. - За меч рассчитаюсь и сразу убью, чтоб в следующий раз думал, что делает. Гаденыш..."
Белка вдруг хмыкнула, словно услышав его мысли, удовлетворенно кивнула, поняв, что успела очень вовремя, затем облегченно вздохнула и, оставив спутника кипеть от справедливой злости, занялась делом. То есть, подобрала и смотала веревку, небрежно кинув моток рядом с отдышивающимся наемником. Затем отряхнулась, почистила испачканный в земле рукав. Подняла и сволокла на место тяжелую плиту, осторожно поставила боком, медленно опустила. А потом изрядно удивилась, когда в последний момент за другой край ухватились чужие пальцы. Однако, понимая, что Стрегон снова на грани и едва сдерживается, чтобы не ударить, скупо промолчала. Не собираясь ни пояснить что-либо, ни, тем более, извиняться. Он смолчал тоже, явно не отойдя от предательского удара в пах, но холодное спокойствие в бесцветных глазах вместо прежней ярости уже говорило о многом.
Уложив на место камень, они так же молча поднялись. Не глядя друг на друга, подхватили вещи и, не произнеся больше ни единого слова, двинулись в обратный путь.
Когда впереди показалась Мертвая река, Белка без предупреждения ускорила шаг и довольно быстро исчезла в медленно светлеющем лесу: на "нектар", находясь в сфере остановленного времени, они потратили почти всю ночь, и она опасалась, что может не застать Курша в живых. Особенно, если он очнулся раньше.
Стрегон не стал ее ни останавливать, ни догонять: дорогу помнил, да и немного тут осталось. Два часа по руслу высохшей реки он и без проводника осилит. Даже легче, чем с ним, потому что холодная ярость все еще клокотала внутри, как перекипевшая и слегка остывшая лава. Какое-то время даже боялся - прорвется, однако нет, не допустили боги такого позора. А когда добрался до лагеря, то и вовсе почти успокоился.
Вернувшись в лагерь, он быстро огляделся и немедленно остановил взгляд на привязанном скакуне: Курш, к счастью, был пока жив, без сознания, но взмок еще сильнее, беспрестанно дергаясь в тугих путах, словно в болезненных корчах. Он покрылся крупными хлопьями пены с головы до ног и дышал так, будто сквозь сосуд с водой - с хрипами, сипами и нехорошим бульканьем. Белка сидела тут же - на коленях, положив тяжелую морду грамарца на собственные бедра и сноровисто втирая в кровоточащие раны янтарный мед, с таким трудом добытый под землей. Тот искрился и переливался в неярком свете костра, словно жидкий янтарь. От каждого прикосновения Курша пробивала новая дрожь, он тихо стонал в беспамятстве, хрипел все сильнее, а из-под плотно сомкнутых век катились крупные слезы.
Закончив с ранами, Гончая дала им время подсохнуть, подула для верности, а затем, убедившись, что тонкая пленка достаточно надежна, осторожно отложила голову Курша и со вздохом подошла к котелку, в который до сих пор медленно стекала кровь с подвешенной на суку туши молодого кабана.
- Спасибо, - тихо бросила в пустоту, ни на кого не глядя. Появления Стрегона, кажется, даже не заметила. Зато снова порылась в своем мешке, выудила оттуда какие-то засохшие травки, тщательно разжевала, бросила в остывшую кровь, налила туда же из прозрачного флакона примерно четверть имеющегося "нектара". Тщательно размешала. Дала постоять. Сама в это время уверенно разделала тушу, умело срезав почти всю мякоть и порубив ножом на достаточно мелкие куски. Затем утерла повлажневший лоб, оглянулась на бьющегося в агонии скакуна, снова подошла и проверила ранки. А потом, наконец, глубоко вздохнула.
- Парни, держитесь подальше, ладно? Мне какое-то время будет СИЛЬНО не до вас.
Лакр непонимающе моргнул, когда она какой-то мрачной решимостью вдруг прикусила губу и, притянув к себе голову Курша, легонько ткнула его пальцем в шею. А потом схватила так крепко, как только могла, потому что умирающий конь вдруг взвился, затрепыхался, будто мотылек в паутине, завыл на одной низкой ноте. Еще не пришел в себя полностью, хотя явно уже не был в беспамятстве - просто от дикой боли, которую причинял ему страшный яд, совсем не понимал, что творит. А потому заметался, захрипел, выскочившие из копыт когти снова начали неистово рвать под собой землю. Но вырваться ему не позволили - сильные руки внезапно жестко вздернули его за подбородок, а смутно знакомый, невероятно жесткий голос властно потребовал:
