Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — бургграф
Я охнул, уже не отдельные мухи, а целый рой облепил верх стены, значит, меня увидели, что у них за глаза, не иначе как колдуны помогают, из распахнутых ворот выметнулось с десяток всадников.
Я поспешно отступил под защиту деревьев, в этот момент над стеной, где толпится народ, взвился черный столб, завертелся, превращаясь в смерч, а в верхней части начали вырастать два черных туманных крыла.
Зеленые ветви сомкнулись за мной, но перед глазами всё стоял этот чудовищный смерч над ничего не подозревающими людьми, то ли медленно пожирая их, то ли растравляя ненависть и направляя в нужном направлении.
Лес невелик, но всё равно всадники застрянут среди первых же буреломов, я торопливо перебежал на другую сторону, оттуда в личине исчезника торопливо пробрался через открытое место.
Всадники надолго исчезли в лесу. Я ломал голову, как пробраться через ворота, там вместе с мытарями за приезжающими обязательно следит колдун, но с опушки леса раздались крики, веселые песни.
Мадам ля Вуязен, ее неразлучный Джафар, это он изображал Сатану, и вся свита, оттягивающаяся на черной мессе, выехали из леса кто верхом, кто на повозках. Некоторых, как я заметил, везли настолько упившихся, что лыка не вязали.
Будь что будет, я пристроился в конец процессии, все настолько истощились в оргии, что ни один даже головы не повернул. Едва миновали врата, я отделился и всё в той же личине начал пробираться в сторону церкви.
За два квартала будто кто-то облил холодной водой. Я охнул и ускорил шаг, потом сорвался на бег. Народ с воплями бежал в том же направлении: к церквушке отца Шкреда. Меня обгоняли, толкали. Я слышал испуганно-радостные крики, как всегда, когда где-то горит дом, на что можно полюбоваться и порадоваться, что полыхает не твой. Наконец дома раздвинулись, мои ноги похолодели, но я заставил себя подойти ближе.
В небо упирается сверкающим острием громадный айсберг, глазам больно от блеска. Солнце отражается во всех гранях, словно там высится исполинский кристалл алмаза. Несмотря на теплый день и прямые солнечные лучи, под ледяным утесом сухо. Ошарашенный народ стоит кольцом, бегущие замедляют шаг и подходят уже почти на цыпочках.
Мне протискиваться нет надобности, вижу поверх голов, как под ледяным утесом всё же потемнела земля, спустя минуту показалась первая струйка воды. Значит, всё-таки лед, а то почудилось вообще невесть что. От льдины явственно веет Арктикой, тундрой, белым безмолвием.
Глава 12
В толпе тишина, смотрят потрясен но, не слышно воплей, как было бы при пожаре, никто не суетится, не бросается что-то делать, спасать... Да кого спасать, тоска сжала меня, как гигантская ладонь детский мячик. Если там внутри и осталась церквушка, то всё в ней превращено в лед. Чудовищная магия сумела как-то создать огромное количество воды и мгновенно заморозить ее... Или просто создала лед, не привлекая воду?
Я безотчетно проталкивался ближе, народ расступается нехотя, никто не смотрит даже, кто толкает, взгляды всех устремлены на исполинскую глыбу льда. Тесной группкой стоят дюжие и одинаково одетые люди с эмблемами гильдии суконщиков, а в середке сам мастер Пауэр. Я протолкался к нему, суконщики заворчали, Пауэр оглянулся, недовольный, но узнал меня, пугливо оглянулся по сторонам и сказал шепотом:
— Что вы делаете...
— Смотрите вперед, — прошептал я.
Он послушно повернулся, я услышал шепот:
— Приношу свои соболезнования. Вы тоже здесь бывали...
— Как всё случилось? — спросил я глухо.
— Не знаю, — ответил он, — но вот Ульрих был поблизости как раз. Он всё видел...
Второй, на которого он указал, оглянулся, злой и раздраженный:
— Тихо ты, дурак... Не болтай лишнего.
Я вытащил золотую монету, показал и кивнул в сторону ближайшего трактира. Суконщики переглянулись, посмотрели на Пауэра. Тот кивнул, и вся группа начала проталкиваться вслед за мной. Я оглянулся в последний раз, из-под глыбы потекли струйки воды, но сама глыба вроде бы простоит так еще не одни сутки, пока не растает.
В харчевне нам отвели на чистой половине отдельную комнату, пришлось заплатить втрое дороже, суконщики расположились за столом, на меня смотрят с выжидательной враждебностью.
— Как всё случилось? — повторил я.
Пауэр кивнул на одного из членов своей гильдии, худого остроносого человечка с выпуклыми, как у лягушки, глазами.
— Ульрих был с самого начала.
Суконщик коротко поклонился, сказал торопливо, чуть пригнувшись к столу и понижая голос:
— Вы не поверите, ваша милость... Там на площади играли детишки, рисовали на земле всякое. К ним подошел какой-то монах, заговорил, потом взял у них мел и тоже начал рисовать. Мы как раз с Тулиусом там стояли поблизости. Сперва подумал, что монах начнет детям говорить о Боге, остались еще такие, что бродят и всё ноют и ноют о Божьей благодати, о загробной жизни... Я уж подумал, что надо пойти и дать в ухо, ну разве можно детям о загробной жизни?.. А потом я засомневался. Что-то не понравилось...
Он умолк, я спросил нетерпеливо:
— Что?
— Почудилось, рисует не мелом, — сказал Ульрих с некоторым затруднением. — Хоть и далеко мы стояли, но всё-таки видел, что в руке никакого мела. С другой стороны, линия от руки шла четкая, жирная, будто держит большой кусок...
— Дальше!
— И так он нарисовал что-то совсем несообразное. Детям не понравилось, хотели затереть и нарисовать свое, но он удержал их, сказав, что сейчас покажет удивительную картину. Дети стали ждать, а он начал бормотать что-то, махать руками. Мы сперва подумали, что он читает молитву, монах же, а когда сообразили, что это черная магия и надо остановить, было поздно...
Он торопливо налил себе, выпил, осмотрел остекленевшими глазами, продолжил сипло:
— Прямо из-под земли ударил черный свет, будто там в недрах какое-то окно открылось во всю дурь!.. И тут же этот сатанинский свет стал твердым. Я сам видел, потом один ребенок поднял камешек, швырнул, и камень отскочил с таким звоном, будто ударил в лист железа!
Второй, которого он назвал Тулиусом, сказал тихо:
— Это уже потом, когда лед посветлел...
— Нет, — возразил Ульрих. — Сперва аж зазвенело, но потом стало монолитом. Тут уж не зазвенит... И только тогда всех нас проняло. Мы все к колдовству привыкли, но у нас всё по мелочи: заговоры, привороты, отвороты, любовное зелье, амулеты для любовных чар, амулеты для защиты от них... А здесь вот такое сразу! Народ, как видели, ошалел. Тишина какая...
Я пил молча, на душе гадко. И хотя отец Шкред мне не родственник и даже не молодая девка с большими сиськами, всё равно гадко, как будто потерял близкого родственника. Да и разрастается чувство вины, он мог пострадать косвенно из-за меня. То ли колдун рассчитывал, что я уже зашел к нему в церковь, то ли заранее лишил меня места, куда вернусь и где, возможно, получу какие-то сведения...
