Александр Дорошенко - Стрелы и пули
— Доброе утро! — хором сказали мы.
— Доброе… — растерянно протянул он, и тут же широко улыбнувшись, поспешил навстречу, торопливо вытирая руки о передник. — Как хорошо, что вы вернулись… Эльза! У нас гости!
Эльза выглянула с кухни, ойкнула и исчезла. Послышался звон и грохот, что-то опрокинулось, а в следующее мгновение, она вбежала в зал, на ходу поправляя сбившийся чепец.
— Госпожа Марта, господин Олег, как мы рады вас видеть! — затараторила девушка. — Вы давно вернулись?
— Только что, — ответила моя спутница жизни, улыбаясь до ушей. — Ну, как у вас идут дела?
— Не то, чтобы очень успешно, — честно признался Паоло. — Посетителей почти нет, все сидят без денег… Возможно к весне положение изменится.
— Изменится, — твёрдо сказал я.
— Перепись, мы можем провести прямо в трактире! — неожиданно воскликнула Марта. — Уверена, многие захотят промочить горло, после того, как получат деньги.
— Верно, — восхитился я. — Какая же ты всё-таки предусмотрительная.
— А то. Давайте пройдём на кухню, здесь, в зале ещё слишком холодно.
— Конечно, конечно, — заторопилась Эльза.
На кухне, большой и светлой, было очень чисто и уютно. Ослепительно блестели ярко надраенными медными боками котлы и сковородки, ровными штабелями стояли тщательно вымытые глиняные миски. И даже два таракана, вальяжно дефилирующие по выскобленному добела столу, казались аристократами, вышедшими на прогулку. На большой, пышущей жаром плите, стояла чугунная кастрюля, в которой бурлило какое-то варево, судя по запаху — ячменная каша с копчёной грудинкой и луком.
— Хорошо тут у вас… — протянула Марта, с удовольствием втягивая носом аромат готовящейся пищи. — Ты всё делаешь сама или вы наняли повара?
Эльза развела руками.
— Повара мы не стали нанимать, готовим по очереди.
— А что так?
— Невыгодно. Посетителей слишком мало.
— Так что, прислугу совсем не держите?
— Нет, почему, есть ещё официантка и посудомойка, но они приходят ближе к вечеру. — Девушка сняла крышку с кастрюли, и принялась помешивать кашу длинной деревянной ложкой.
— Понятно. Что, так совсем плохо?
— Да нет, у нас пока всё более-менее хорошо, но вот других жалко.
— Сильно бедствуют?
— Очень. Особенно в тех семьях, где не осталось мужиков. С голоду правда никто не умер, но ведь зима ещё не началась, а все запасы почти съели. Да и торговцы сюда зачастили.
— Торговцы?
— Ага. Скупают за бесценок всё подряд — утварь, тёплую одежду, обувь, ничем не брезгуют. Люди и так ограблены до нитки, так ещё и эти шакалы стараются.
Мы с Мартой переглянулись.
— Вот, — осуждающе сказала она, — а ведь ты собирался всё бросить. Мы должны им помочь, иначе я себе этого никогда не прощу.
— Поможем. В конце концов, каждый дальновидный правитель, заботится о благосостоянии своих подданных.
Паоло зашёл на кухню.
— Камин растоплен, — объявил он. — Скоро будет тепло. Хотите пройти в зал?
— Нет, пожалуй, — сказал я, — здесь у вас так уютно…
Внезапно застучала входная дверь, и трактир наполнился гомоном детских голосов. Мы с Мартой удивлённо переглянулись и выглянули в зал. Два десятка ребятишек — растрепанных, босых, одетых не по сезону очень легко, в одежду, состоящую похоже из одних заплаток, шумно рассаживались за длинным столом около камина, доставая из сумок чёрные доски.
— Что это у тебя здесь такое? — удивлённо спросил я, поворачиваясь к Эльзе, — детский сад?
Девушка побледнела, её глаза испуганно забегали.
— Видите ли, милорд… — неуверенно начал Паоло.
— Ты открыла школу? — широко улыбнувшись, спросила Марта.
— Вовсе нет… вы не так поняли… — жалобно залепетала Эльза, — это не школа, что вы. Просто у нас по утрам не бывает посетителей, и я подумала, что ничего плохого не случиться, если дети станут приходить сюда… э, посидеть, поболтать…
— А грифельные доски тогда зачем? — усмехнулся я.
— Ну, ведь просто так сидеть скучно, вот я и решила показать, как пишутся некоторые буквы. Но это не школа, нет, мы даже денег с них не берём!
Я вздохнул. Страх этой славной девушки, был понятен. Открыть школу, не получив разрешение хозяина земли на которой стоит трактир, да ещё не брать за обучение деньги… Тяжелейшее преступление по здешним меркам.
— Ты чего испугалась, глупая? — воскликнула Марта. — Да тебе за такое дело памятник нужно поставить!
— Верно, — подтвердил я. — Из золота.
— Вы действительно не сердитесь?
— Конечно, нет! — решительно заявила моя жена. — Учить грамоте детей — прекрасное занятие. Знаешь, как я мечтала в детстве, научится читать и писать?
Эльза и Паоло с облегчением вздохнули. Похоже, они всерьез опасались нашего гнева. Как же всё-таки сильно сидит в них страх перед аристократами, кто бы мог подумать.
— Эта каша тоже для них? — поинтересовался я, указывая на кастрюлю.
— Да, — кивнул Паоло. — Подозреваю, что некоторые из засранцев, ходят сюда только ради бесплатного завтрака.
— Пускай, — тихо сказала Эльза. — Многие дома не имеют даже этого.
— Ладно, пойду кормить оглоедов, — усмехнулся тот и, сняв кастрюлю с плиты, понёс её в зал. Там сразу стало очень шумно.
— Весело здесь у вас, — одобрительно сказала Марта. — Кстати, а по каким учебникам ты их учишь? У тебя есть азбука?
— Нет, — Эльза помотала головой. — Азбуки, к сожалению, нет, но есть книга стихов, вот посмотрите.
Девушка метнулась к высокому шкафу, сняла с полки небольшую книжку, заботливо завёрнутую в толстую ткань, и с почтением протянула нам.
— Так, посмотрим, посмотрим, — деловито протянула Марта и открыла титульный лист.
— Это сборник песен, — тихо сказала мне Эльза. — Я нашла его здесь в трактире, на чердаке, когда делала уборку.
Внезапно, Марта захохотала, да так, что согнулась пополам. Мы изумлённо посмотрели на неё.
— Господи, — выла она, — ты учишь детей читать по этим стихам! Я всегда знала, что ты оригинальная девчонка, но не до такой же степени!..
— Что случилось? — спросил я, вынимая томик из ослабевших Мартиных пальцев.
— Сам посмотри, — захрюкала она, вытирая слёзы, — нет, ну это же надо!
Я решительно открыл книжку. Обычное для здешних мест, дешёвое, рукописное издание. Убогий, заломаный переплёт, рыхлая, ноздреватая, жёлтая бумага, неприятная на ощупь. Такие поделки продают на ярмарках по два империала за штуку. На титульном листе, довольно умело, был нарисован расфуфыренный наёмник с лицом первостатейного плута. В одной руке, он сжимал алебарду, другой лихо подкручивал длинный щегольской ус. Рядом помещалась корявая надпись — "Потешные песни ландскнехтов, кои собраны для увеселения почтенной публики, бакалаврами Дрыней и Штырьком".
