Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда...
– И бъёрнинги тоже? – изумился я. – А они что покупают?
– Топоры, наплужники, наконечники для стрел и рогатин. У них половина войска с нашими рогатинами ходит. Нам-то всё равно. Что закажут, то и куём.
– А говорил, здесь оружия не делают…
– Здесь НАШЕГО оружия не делают, – выделил слово огхр. – Такого, чтобы железо бородатых рубило. Здесь руда болотная, сколько крицу не куй, все примеси не выбьешь. Молоты у нас тяжёлые, даже из здешнего железа много чего хорошего можем сделать, но такого оружия, как в Гхазатбуурзе делают или на плато Огхров, нам не сладить. Там у них руда горная, чистая, и уголь каменный – жар даёт сильней, чем наш, древесный. Тамошние огхры заготовки с сажей без воздуха томят и куют потом почти холодными. А в чём и как закаливают, я не знаю. Мы здесь много опытов разных делали, и я, и до меня, но клинков такой крепости делать не можем. Потому все кугхри на острове: и малые, и большие – из Гхазатбуурза привезены. А для бъёрнингов и наше годится, раз берут. При их ручных кузницах хоть всех кузнецов в Карроке заставь работать с утра до ночи – на их войско оружие два года делать придётся. А мы пять тысяч рогатин, столько же ножей и пятьдесят тысяч наконечников для стрел за два месяца сделали. Король бъёрнингский, правда, думает, что это железногорские бородатые постарались. Но нам-то что до того, мы не в накладе, купцы тоже свой барыш получили.
– А купцы что? Не знают, с кем торгуют? – вот это уже был глупый вопрос – Как же они с орками торгуют? То есть я хочу сказать, они же вас за орков принимать должны.
– Знают, – протяжно рассмеялся огхр. – Всё они знают, среди купцов дураков не водится. Только какой купец от лишней монеты откажется? Если он знает, что товар хорош, продается дёшево и продать его можно вдвое дороже, чем купил то разве он от барыша откажется? Это уже не купец будет. Между собой таятся, язык за зубами держат, но только свистни…
– А не обидно? – спросил я. – Задёшево товар отдавать?
– А это как посчитать? – усмехнулся огхр. – Мы за своё железо столько всякого добра получаем, что здесь на острове его вовек не сделать и не вырастить. Я торговаться не мастак, моё дело – железо делать, а в Торговой деревне четвёртое поколение этим занимается. Они как считают: пока в ручной кузнице кузнец одну подкову сделает, в нашей мастерской две сотни скуют.
– Так кузнец в кузнице один, – возразил я, – или с подмастерьем, а вас вон сколько.
– Нас ещё больше, – сказал огхр. – Ты только кричную мастерскую видел, а ниже по ручью ещё много прудов, и на каждом – кузница. На других ручьях то же самое. Почти весь город с железом работает. Только дело не в том, сколько нас. А в том, что пока в другом месте одну подкову делают, у нас на одного работника десять выйдет. Или даже больше. Поэтому мы её можем втрое дешевле против обычной цены отдать и в накладе не останемся.
– Ничего не понимаю, – сознался я. – Как это так получиться может?
– Это показывать надо, – пожал плечами огхр. – Мне на пальцах не объяснить.
– Вот и покажи, – вмешался в наш разговор, заскучавший, было, Гхажш. – Я пойду, о снаряжении позабочусь и о продуктах на дорогу. А ты займи пока парня, ты любишь о своих железках поговорить, и ему занятно.
– Я работу свою люблю, а не железки, – возразил огхр. – Моя работа ума требует. Это тебе не мечом махать да по степи бегать.
– У каждого своё дело, – миролюбиво заметил Гхажш. – Кому-то надо и мечом помахивать, чтобы ты у своего молоточка спокойно сидел. Чшаэм, ты мастерские посмотреть хочешь?
– Спрашиваешь, – удивился я. – Я такого отродясь не видел. Даже не знал, что такое бывает. Конечно, хочу.
Я нисколько не лукавил, отвечая Гхажшу так. С детства я любил сидеть в дрягвинской кузнице и смотреть на красное от жара железо. Иногда кузнец даже позволял немного ему помочь. Но то, что я увидел в кузнице огхров, превосходило всякое моё воображение, и раз появилась возможность увидеть ещё что-то, может быть, столь же захватывающее, то я не желал её упустить.
Почти весь остаток дня я провёл рядом с Огхром, и мне не пришлось жалеть об этом. Я видел, как сила падающей воды через сложное переплетение колёс и цепей двигает молоты и меха. Я видел, как огромная рыхлая крица, дырчатая, словно кусок сыра, превращается под ударами молота в плотный железный кирпич. И как потом этот кирпич превращается в десятки и сотни разных изделий: от тележной оси до крохотного гвоздика-ухналя.
Огхр не врал и не шутил, я своими глазами убедился, что за то время, пока дрягвинский кузнец сделал бы одну подкову, здесь сковали бы несколько сотен. И дело было вовсе не в силе воды. Это меня не удивляло. В конце концов, в Хоббитоне есть водяные мельницы. У нас вода крутит жернова, здесь её приспособили для множества других дел, но не это было главным. Самым занимательным и удивительным для меня было то, что огхры умели делать над своими соплеменниками. Я даже слова не могу подобрать, чтобы рассказать об этом.
Дрягвинский кузнец делал в своей кузнице всё сам. У него был подмастерье, но он делал то же, что и кузнец, когда тот приказывал, и обычно хуже. У огхров всё иначе. Здесь каждый работник делает что-нибудь одно. В мастерской по изготовлению ножей даже заточку клинка делали два разных работника! Один точил клинок с одной стороны, а второй – с другой. Всего их было около полусотни. Полсотни совсем ещё молодых снага, почти мальчишек. Первый вынимал из доставленного ему ящика заготовки для ножей – маленькие вытянутые железные бруски – и складывал их на горновой стол. Последний чеканом выбивал на готовом, воронёном и заточенном, ноже клеймо – знак болотной лилии – и бросал их в такой же, как у первого, ящик.
Все они казались да, наверное, и были одним живым многоруким орудием, в котором каждая пара рук занята только своим делом.
В ножевой мастерской я был всего несколько минут, и за это время в ящик упало не меньше десятка готовых ножей. Огхр показал мне один, вот тогда я и увидел клеймо. Забавно, но на кухне Тукборо есть несколько таких, иссиня-чёрных от воронения и с лилией у самой рукояти. Только у нас их считают работой гномов.
Много удивительного и прежде неведомого увидел я в тот день и не раз про себя подумал, что если бы я родился урр-уу-гхай, то обязательно стал бы огхром.
«По-моему, это за тобой», – сказал Огхр, когда мы вышли из очередной мастерской. Невдалеке от дверей стоял кто-то высокий бритоголовый, в несуразных лохмотьях. В несуразных потому, что рвань, в которую он был одет, совершенно не вязалась с благородной осанкой и строгим поворотом головы.
Увидев нас, бритоголовый сделал шаг в нашу сторону и склонился в униженном поклоне. Мы подошли ближе, и я вздрогнул, потому что раньше не видел ничего подобного. Уши бритоголового очень точно разъясняли смыл выражения «урезать». Они были не отрезаны совсем, а именно урезаны, укорочены. Попросту говоря, вся их верхняя часть была отрезана. На бритой голове такой отметины невозможно было не заметить.
