Алина Илларионова - Оборотни Его Величества
— Да?
— Добрый день. Меня зовут Арвиэль…
— Говорите громче — я плохо слышу. Вижу, кстати, тоже неважно.
Аватар надбавил полтона:
— Добрый день. Меня зовут…
— Продаёте что?
— Нет. — Вилль стянул шапку, выпростав кончики длинных ушей.
В голубых очах сверкнули молнии, под нос ткнулся сухонький острый кулак. Вилль испуганно попятился и чуть не сверзился с крыльца. Привязанный к рябине Филин, сплюнув объеденную кисточку, откровенно заржал.
— Ах ты нахал! Я говорила, что не буду просить Филарета поставить вам зачёты! С мужем из-за вас, лоботрясов лопоухих, ругалась, теперь с ним ещё?! Во! — кулак трансформировался в кукиш.
— Я не…
— И денег не возьму!
— Я не…
— И амулеты ваши бесовские мне не нужны! Халявы не будет!
— Во! — не зная, что предпринять, Вилль выставил «Житие» на манер щита.
— А-а… Ты Арвиэль?
— Да.
— Тогда проходи, чего застыл?
Тщательно вытерев ноги о коврик, аватар вошёл и за вдовой проследовал в гостиную. Сделав пригласительный жест, женщина замерла на пороге комнаты, будто выжидая, осенит ли язычник себя святым знамением перед красным углом в угоду хозяйке или плюнет туда же. Вилль просто поклонился образам. Похоже, госпожу Добролюбу это вполне удовлетворило.
— Замёрз?
— Никак нет, — Вилль отрицательно мотнул головой.
— Как так нет? А ну-ка раздевайся и садись, — женщина указала на диван, укрытый полосатым пледом.
Спорить было бессмысленно.
Чаем хозяйка не ограничилась, и вскоре перед аватаром дымилась миска наваристого борща с щедрой плюшкой сметаны, посыпанного свежей зеленью. Из кухни патокой тёк аромат печёного мяса и лука. Молодой желудок возликовал так бурно, что даже глуховатая вдова услышала:
— Ты ешь, ешь, не стесняйся. Знаю я вас, служивых: сколько волка ни корми, всё одно в овчарню лезет. Вот и наедайся, чтоб не пролез. Готовить-то мне уж не для кого… я так, по привычке, да и студиозусы мужнины заглядывают, по хозяйству помогают.
— Мне очень жаль.
— На всё воля Божия, и не нам судить о помыслах Его.
«Хорошо, что не пост», — умилялся служивый, пронзая деревянной ложкой свекольную гладь, подёрнутую маслянистой плёнкой.
После обеда похорошело так, что захотелось свернуться калачиком и уснуть на этом диване прямо под уничижительными взглядами святых. Однако гвардеец мужественно подавил зевок кулаком. Хозяйка, видимо, понимала, что к ней пришли не только из-за книги, и с пытливым прищуром ждала, чинно сложив руки на коленях. Пока аватар ломал голову над вопросом, с чего же начать «дознание», женщина не выдержала:
— Тоже, что ли, душегуба ищешь?
— А?
— Отрок на днях забегал. Высокий такой, чернявенький, лицо светлое. В штатском, но выправка ваша. Расспрашивал, с кем муж мой покойный до смерти встречался, кто к нам приходил.
Ну, пострел, везде поспел!
— Если забежит ещё раз, передайте светлоликому отроку, что экзамен он мне будет пересдавать до славицы, — процедил ассистент.
— Ишь ты, сурок какой! — рассмеялась женщина.
— С такими детишками и ежом ощетинишься. Что вы ему рассказали?
— Да нечего рассказывать. Жили мы тихо, никому не мешали, ни с кем не судились, ни на кого зла не держали, да и на нас — никто. Студиозусы, разве что, на Венедикта обижались, ну так это по чину положено. Они вот заходили, да.
— Кто именно?
— Разве ж я всех упомню! Отроки как отроки. От Его Архисвятейшества Лаврентия человек приходил за подписью. Прошение Его Величеству хотим подавать, чтобы он взносы на новый храм увеличил.
— Уже одобрено. К первому славицы выстроят.
— Вот и славно! Опять же, Венедикт в храме Ивасея Очистителя воскресные службы проводил, так прихожане и домой к нам наведывались: кто с дарами да благодарностью, кто — за успокоением. Соседка заходила полушку одолжить. До сих пор не отдала, да разве ж из-за такой мелочи убивают?
«Из-за меньшего убивают», — мрачно подумал Вилль, а вслух спросил:
— А вне дома господин Венедикт с кем-нибудь встречался?
— Откуда ж мне знать? Добрая жена мужниных дел не касается.
— Значит, ничего?
— Ничего, — пожала плечами госпожа Добролюба. — Мы в Белом Ключе привыкли к скромной жизни. На войне вот замараться довелось, но мы об этом вспоминать не…
— Белый… Ключ?.. — «Ключ, ключ», — были последние слова умирающего. Тогда все решили, что он имел в виду отобранный грабителем ключ от сейфа, и иных вариантов не рассматривали. Всё казалось очевидным. Никто и не вспомнил о другом значении этого слова. Та-ак…
— Это в Еленьградской губернии, далековато от столицы будет. Белый Ключ в самой глуши затерян. С трёх сторон леса, с востока — река Елень. Как сейчас дела обстоят, не знаю, а тогда в село почти никто не заезжал, а уж не уезжал — тем более. Жили, чем Бог пошлёт: охотились, по грибы-ягоды ходили, на еленьском берегу коз пасли, хлеб из древесной муки пекли, пряли, ткали, из болота добывали железную руду. Венок-то по отрочеству подмастерьем у кузнеца был, сам думал в будущем дело перенять, да отец Теофан сперва его через Бога к смирению склонил и имя новое подсказал, а потом — меня…
— К-кто?!
— Отец Теофан Улесс, жрец белоключинский. При нас жрецом был, а сейчас его в живых-то наверняка нет.
Если бы Вилль не сидел, упал бы, где стоит. Как наяву, перед глазами нарисовался день экзамена:
«Теофан Улесс. Некромант из моего родного города. Он убивал людей, прикрываясь саном.»
«Грех-то какой…»
И — отстранённо-задумчивое лицо Венедикта, блуждающего по закромам памяти.
Силой воли гвардеец сбил гуляющие мысли в относительно плотное стадо. Хотя по внутреннему состоянию это, скорее, была отара.
— Как выглядел жрец Теофан? Высокий, крепкий, темноволосый да кареглазый?
— Да нет. Чуть повыше меня росточком, худенький. Седой, а глаза — что небушко ясное. Почему ты спросил? Ты был в Ключе? Неужто батюшка жив ещё?!
— Не знаю, я его с другим человеком спутал. А сколько лет было вашему Теофану?
— Когда в девяносто восьмом наши с Веноком руки лентой повязывал, было за восемьдесят. С той поры почти сорок лет утекло, наверное, Господь его уже призвал.
— То есть, он родился в десятых годах прошлого века?
— Выходит, что так.
Точнее, в тысяча триста шестнадцатом. На фамильном листе Теофана Улесса, северингского жреца-колдуна, стояла цифра тысяча триста семьдесят шесть. Не так сложно переправить единицу на семёрку в чужой дате рождения…
В ночь Алой Волны столица полыхала. Горели дома и парки, торговые лавки и святилища иноверцев, а в том числе на треть выгорел государственный архив с переписными листами населения Неверрийской Империи. Спустя три года после гражданской войны, когда страна немного оклемалась, провели новую перепись, и обновлённые фамильные листы, в первую очередь, выдали магам, жрецам и тем, кто уберёг старые. Господин липовый Теофан Улесс увязался, факт. К тому времени успел разжиться рясой, треуглом из мёртвого золота, куда спрятал либр, и чужим фамильным листом старого образца. Обновили без вопросов, конечно, и чёрный колдун под личиной добропорядочного храмовника отправился в люди уже с действительным документом. Вилль не досматривал вещи прибывшего в Северинг «жреца», однако, фамильный лист видел и запомнил. Единственный в городе храмовник всё-таки, фигура заметная. Но кто подписывал гербовую бумагу с присвоением сана жреца-святителя? Вернее, кто подделал подпись и печать Его Архисвятейшества? Или они были… подлинными?..
