Владислав Русанов - Бронзовый грифон
Маркитант подпрыгивал, опираясь одной рукой на бортик фургона. Пальцы второй он скрутил в совершенно непристойную фигуру и тыкал ее прямо в кончик широкого носа кентавра. Тот почти нежно отводил кулак торгаша от своего лица, а другой рукой протягивал ему мятый оловянный кубок и что-то бормотал заплетающимся языком.
Солдаты шумели. Судя по нестройным выкрикам, часть из них настаивала, чтобы маркитант налил вина в долг, а другая посылала «конежопого» куда подальше и требовала не задерживать очередь.
Табалец не собирался задерживаться. Ведь им, как совершенно уместно напомнил сержант, предстояло заступать на ночь в охрану лагеря. Конечно, поспать удастся, но одну стражу, не более того. А значит, надо хотя бы немного отдохнуть до сумерек. Он так бы и ушел, но в это время один из солдат – растрепанный с ошалевшими глазами – с криком «Прочь пошел, морда нелюдская!» врезался кентавру в бок.
Степной воин лишь слегка пошатнулся – все-таки весил он на добрых два кантара больше самого могучего человека, – накрыл широкой ладонью лицо наглеца и слегка толкнул его. Бедняга улетел под телегу – только подошвы мелькнули.
Толпа взорвалась яростным ревом. У обиженного солдата нашлось много сторонников. Несколько рук одновременно схватили кентавра за длинные, ниспадающие на плечи волосы. Замелькали кулаки. Табалец не понаслышке знал, как завязываются драки, и мысленно пожалел одинокого кентавра, окруженного недоброжелательными двуногими.
Кочевник не стал ждать, когда его окружат и задавят численным преимуществом. Видно, тоже был не новичок в рукопашной. Ответ последовал незамедлительно. Кентавр оттолкнулся всеми четырьмя ногами от земли и взлетел в воздух на добрых два локтя. В прыжке он распрямил задние ноги, свалив двоих неосторожно приблизившихся забияк. При этом кулаками он опрокинул пару человек, нападавших спереди. После степняк закружился на месте, приседая на задних ногах, а передними нанося точные, несмотря на затуманенное вином сознание, и неотразимые удары. Несколько вздохов, и вокруг него образовалось свободное пространство шириной в пару шагов.
Солдаты кричали, размахивали руками, но в драку больше не лезли. Кулак против копыта не слишком веский довод. Кто-то из задних рядов предложил сбегать за копьями. Ему ответил другой голос, призывающий кликнуть конников из отряда охранения. Уж кто-кто, а окраинцы должны уметь справляться с бешеными «конежопыми».
Кентавр поступил глупо, не попытавшись прорваться сквозь толпу и сбежать. Сделай он это немедленно, и жаждущие отмщения драчуны остались бы с носом. Но, так или иначе, под влиянием вина или варварского понятия о чести кочевник не стал убегать. Напротив, уверившись в собственной победе, он решил свести счеты с маркитантом – кинулся к фургону, поднял его за переднее колесо и попытался опрокинуть.
Торговец с криком спрыгнул на противоположную сторону, споткнулся, упал на четвереньки и пополз, скрываясь под ногами солдат.
Кентавр напрягся. Фургон покачнулся. Холщовый полог затрепетал, словно под сильным ветром.
В этот миг два волосяных аркана упали на плечи степняка. Затянулись вокруг шеи.
Антоло поискал глазами. Да. Те самые охранники-окраинцы. Войско, набранное частично из освобожденных преступников, а частично из вольнонаемного сброда, охочего до легких денег, без надзора со стороны регулярных частей оставлять не рисковали. Конники из Окраины постоянно мелькали по бокам, сзади колонны, уходили вперед в разъезды, объезжали ночной лагерь.
Кентавр дернулся, вцепился руками в дрожащие от натяжения арканы, попытался ослабить петли. Но коневоды имели немалый опыт сражений с его собратьями. Брошенный точной рукой кожаный ремень с грузами на концах спутал кентавру передние ноги, а третья петля окончательно передавила горло.
Толпящиеся вокруг солдаты радостно заорали и бросились к упавшему. Теперь, когда грозного противника повергли наземь, каждому хотелось показать удаль, пнув лежачего. Сколько ударов досталось кочевнику, прежде чем окраинцы разогнали не на шутку разошедшуюся солдатню, Антоло не знал. Он шагал к своей палатке и чувствовал, что настроение испорчено окончательно. Нет, война – это все-таки занятие для грубых мужланов и кровожадных ублюдков. Образованному человеку, умеющему сопереживать, ценящему жизнь и достоинство любого существа, будь то человек или нелюдь, здесь делать нечего.
Глава 16
Сидя на кровати, Мастер наблюдал, как Кельван оторвал от лежащей в углу глиняной глыбы кусочек поменьше – с кулак величиной, заботливо прикрыл остаток мокрой тряпкой, прошаркал растоптанными башмаками через комнату к столу и уселся. Свеча горела в противоположном углу, где раньше времени состарившаяся Тилла штопала подштанники мужа, но Кельван в свете не нуждался. Всю работу он делал на ощупь. Сильные пальцы принялись разминать комок глины, сбрызгивая его время от времени водой.
– Дал бы мне кусочек… – с улыбкой проговорил сыщик.
– Тебе? – прищурился ремесленник. – Рано тебе еще. Одной рукой много не налепишь.
Мастер вздохнул. Что верно, то верно. Раздробленная арбалетной стрелой лопатка заживала очень медленно. Неужели годы сказываются? Раньше любые раны затягивались, как на дворовом коте: кости срастались, кожа рубцевалась… А теперь? Он почесал нос левой рукой. Правая вот уже почти месяц оставалась плотно прибинтованной к телу. Чтобы выздороветь, раненому органу нужен покой. По старой привычке сыщик сам себе назначал лечение, позволяя хозяевам покосившейся лачуги в пригороде Аксамалы только выполнять его распоряжения. И никакой самодеятельности.
– Я не лепить, – оправдываясь, произнес Мастер. – Поразминать хотя бы… А то от скуки умом рехнуться можно.
– Нужно ли вам руки в глине пачкать, господин? – вмешалась рассудительная Тилла. – Пускай сам возится… А ты не морочь голову господину! – прикрикнула она на мужа. – Совсем разленился! Вздумал работу на гостя спихнуть?
Кельван со скучающим видом пожал плечами. Мол, сам видишь, что творится. С женщиной ругаться – себе дороже. Лучше сразу уступить, иначе крику не оберешься.
– Это ведь я попросил! Сам! – заступился за хозяина сыщик.
Тилла, не вставая, топнула ногой:
– Нет. Я сказала, нет. Не хватало! Вам, господин, выздоравливать надо.
Слушающий жену ремесленник воздел глаза к потолку, покрытому желтоватыми разводами из-за протекающей крыши. Правда, Кельван не видел ни пятен, ни змеистой трещины, пробегавшей наискось из угла к окошку. Его глаза вот уж больше десяти лет скрывались под бельмами. «Ветром надуло, когда на озере в шторм попал. Хворал сильно, в горячке лежал, а после слепнуть начал», – говорил бывший рыбак. Сыщик ему не верил. Сама по себе простуда не лишит человека зрения. Тут, скорее всего, какая-то зараза поучаствовала. Мало ли что купцы могут занести в Аксамалианский порт вместе с товарами. Вспомнить тот же черный мор, унесший жизни большинства чародеев. Наверняка не само по себе моровое поветрие зародилось. Хворь очень часто привозит с собой недужный человек или тварь какая-нибудь, вроде крысы. А простуда, с ознобом, горячкой и прочими «прелестями» только толчок дала.
