Дмитрий Емец - Лестница в Эдем
Прасковье не понравилось, что ее никто не слушает, а на Ромасюсика все орут. Она нетерпеливо рванула его за плечо и вскочила на помост. Воспаленные и покусанные губы вспыхнули алым. На правой скуле мигнуло ржавое пятно.
– Ложись! – громким шепотом сказала Улита и тотчас, ничего больше не поясняя, первой поспешно бросилась на землю.
Дафна, доверявшая здоровому чувству самосохранения Улиты, мгновенно последовала ее примеру, потянув за собой Мефа.
Эссиорх же с Корнелием замешкались, словно молодые и сильные лоси, которые не очень-то верят, что их может сшибить хиленький стовагонный товарняк. И, как оказалось, напрасно.
Прасковью окутало пульсирующее темное облако. Она что-то беззвучно крикнула, исказившись лицом. По всей немаленькой площади точно громадной метлой провели, сметая все живое и неживое, что на ней было, к центру. Вихрь, которому невозможно было противостоять, пронесся на высоте метра от земли. Не пострадал лишь тот, кто догадался броситься на землю, как Улита.
Эссиорха с Корнелием сшибло и, вертя, зашвырнуло в кучу, где уже было с полсотни темных стражей, с десяток светлых и валькирия Бэтла, у которой в одной руке было копье, а в другой палка копченой колбасы. Сложно сказать, зачем Бэтла вообще ее извлекла. Возможно, на нервной почве, а может, в качестве дополнительного оружия.
Остальные же валькирии сумели как-то удержаться, прибегнув к способу Улиты.
Мгновение – и все затихло. С торжеством обозрев поле боя, которое, вне всякого сомнения, осталось за ней, Прасковья спрыгнула с кресла и за ухо подняла с земли присевшего Ромасюсика.
– Дуэль была честной! Гопзий первым нарушил правила. Валькирии имели право сделать то, что сделали! Своим именем и именем Лигула приказываю всем темным отбыть в Тартар! Новые распоряжения получите от Лигула на месте! – молодым петушком звонко крикнул Ромасюсик.
Ему наконец удалось передать приказ хозяйки, за который он уже был награжден пинками.
Первым команде Прасковьи подчинился быстроглазенький, сообразивший, что приказ повелительницы мрака (да еще с удобной ссылочкой на Лигула) – прекрасный повод слинять, забыв вернуть эйдосы, врученные ему для пари.
Остальные темные стражи тоже не заставили себя ждать и с воплями стали телепортировать, горя желанием догнать быстроглазенького и намекнуть ему, что он поступает непорядочно. Некоторые для большей убедительности даже извлекли из ножен мечи.
Спустя минуту площадка опустела. Все темные сгинули. Исчезла и Прасковья с Ромасюсиком. Напоследок Прасковья подошла к Мефу, и, коснувшись его руки, огненно глянула ему в лицо своими раскосыми, широко расставленными глазами.
– Я рада, что выиграл ты. Гопзий уже начал мне надоедать! До скорой встречи, отважный завоеватель! – сказал Ромасюсик.
Озвучено это было таким вялым и тусклым голосом, что Меф не усомнился: сам Ромасюсик желал бы встретить его лишь в одном месте: в гробу в белых тапочках.
Напоследок, уже исчезая, шоколадный юноша успел еще вякнуть что-то марципановно-ехидное и показать язык цвета несвежей пастилы, надолго забытой в пакете.
На площадке остались только светлые, валькирии и Арей с Улитой.
– Я доволен. По-моему, получилось интересно, – оценил Корнелий.
Он не вставал с земли и сидел, скрестив ноги по-турецки.
– Можно спросить, что именно тебя заинтересовало? – с досадой спросил Эссиорх.
Он ушиб колено и теперь задумчиво сгибал и разгибал ногу, проверяя, насколько работоспособна вся эта конструкция.
– Ну как? Когда взрывается бомба, взрывная волна раскидывает всех в сторону, противоположную центру взрыва. Так? А когда выходит из себя Прасковья, все происходит строго наоборот. Всех сгребает в одну кучу. Эффект пылесоса, я бы сказал. Это потому, что мрак – пустота, да?
Корнелий задумался, пальцами бережно сняв с языка песчинку.
– Я вот что думаю: может, рискнуть взять у нее телефончик? Ну не сейчас, а вообще когда-нибудь? – продолжал он.
Эссиорх посмотрел на него через плечо и сразу отвернулся.
– У тебя все в роду были нормальные? – спросил он.
– Это такой вежливый наезд на моего дядю? Хорошо, я спрошу у него в письме, если это тебя так волнует, – невинно удивился Корнелий.
К Мефу, успевшему уже поняться, подошел Арей. То, что вокруг были одни златокрылые, смущало его мало. Светлые никогда не нападают без предупреждения или со спины. В этом их слабость и одновременно – истинная и бессмертная сила.
– Ты все же жив, синьор помидор! Ну-ну… Признаться, я доволен, – сказал он, ухмыляясь.
– И что вы думаете? Как я сражался? – спросил Меф.
Он уже слегка отдышался и теперь горел желанием услышать хоть какую-то похвалу.
– Тебе как: врать или не врать? – уточнил Арей.
Мефу поневоле пришлось выбрать второе, хотя самолюбие и склонялось больше к первому.
– Как старая бабулька, которая размахивает газетой, пытаясь подшибить на лету муху! Большего позорища я давно не видел. Хотя Гопзий, если разобраться, дрался еще позорнее. У вас был не бой, а разборка двух подвыпивших инвалидов в подземном переходе!
Меф улыбнулся. Что ни говори, а образы Арей создавать умеет. Ему и самому теперь казалось, что дрался он плохо. Конечно, зуб зубом, но если бы не помощь валькирий, финал был бы очевиден.
– В общем, если хочешь не растерять то копеечное дарование, которое, возможно, у тебя имеется, приходи. Будем прорабатывать детали. Защита и атака должны следовать одним слитным движением, а не двумя отдельными конвульсиями в стиле «ой, мама, горячий утюг!». Понял? Не обиделся?
– Не обиделся, – сказал Меф.
Взгляд Арея потеплел примерно на две стотысячных градуса. Это максимум, чего можно ожидать от того, кто служит мраку.
– Счастливо! И ты не скучай, светлая! И, умоляю, не смотри на меня, как овечка на серого волка! У меня от этого изжога!
Арей небрежно кивнул в пространство между Дафной и Мефом и, требовательно оглянувшись на Улиту, исчез. Несколько мгновений спустя исчезла и его секретарша.
И только тогда тесный строй златокрылых, прикрывавший четырехугольник у турников и горки, раздвинулся. В этом монолитном движении Меф уловил некое невысказанное доверие и одобрение. Он был еще не свой, но уже в чем-то немного свой.
– Давай попробуем еще раз! – сказала Даф.
Она прошла между златокрылыми, коротко оглянулась на Мефа и трепетно, даже словно нерешительно, поставила ногу, как показалось Буслаеву, на пустоту.
Затем сделала шаг и оказалась на высоте примерно полуметра от земли. Сделала еще шаг и поднялась выше. Мефу чудилось, что она висит в воздухе, хотя по тому, как Даф поднимала колено, очевидно было, что она поднимается по лестнице.
