Александр Прозоров - Череп епископа
— От, блин. Я знал, что оспа чуть не по всей в Европе прошлась, но не думал, что до такой степени, — поморщился наемник. — Ладно, слушай девка, Ich will der Interessengemeinschaft des Bieres, und, des nor-malen Essens bekommen. Die Suppe, das Fleisch, mit der Bulette.
Девка растерянно замотала головой.
— Хорошо, повторяю, — терпеливо кивнул ландскнехт, и старательно, отделяя каждый звук один от другого, повторил: — Ich will der Interessengemeinschaft des Bieres, und des normalen Essens bekommen. Die Suppe, das Fleisch, mit der Bulette. Das ist Klar?
— Wer… — попыталась произнести девка, но на этом ее познания в немецком и закончились.
— Блядь, да дадут мне тут пожрать, или нет?! — не выдержав, рявкнул наемник. Девка подпрыгнула и кивнула.
— Да, господин ландскнехт. Могу принести яичницу с беконом или грибную похлебку. Или тушеное мясо, но оно стоит полартига.
— По-русски, значит, разговариваете? — заскрипел зубами наемник. — Что это за страна тогда такая? Может, Россия?
— Ты сюда есть пришел, или мореплаванием заниматься? — презрительно хмыкнула девица. — Чего нести?
— Яичницу и похлебку, — понизил тон ландскнехт. — И пиво!
— А деньги есть?
Наемник полез в штаны, заставив девку в изумлении выпучить глаза, а потом выкинул на стол несколько монет с рисунком в виде трилистника и несколькими латинскими буквами:
— Пойдет?
— Мясо нести?
— Обойдусь.
Пиво ландскнехту принесли сразу, яичницу чуть попозже — и объемная глиняная кружка к этому моменту уже опустела.
— Повтори, — отпихнул наемник кружку в направлении девки, а сам уставился на яичницу с таким вожделением, словно созерцал это блюдо впервые в жизни. Минуту спустя на губах его появилась блаженная улыбка, и гость приступил к неторопливой трапезе. Поднесенную немного позже грибную похлебку он слопал уже не с таким наслаждением, но все равно не без удовольствия. Потом вытянул ноги, а сам откинулся к стене и принялся неторопливо, мелкими глоточками посасывать пиво.
— You speak English? — неожиданно поинтересовался один из прилично одетых гостей заведения.
— По-английски? — усмехнулся ландскнехт. — Вас интересует, говорю ли я по-английски? Ну, хоть кто-то поинтересовался знанием нормального человеческого языка! Это же черт знает что! Мы находимся в Ганзейском союзе, мы ходим по земле Ливонского ордена, а кроме русского здесь никто ничего не понимает! Я могу хоть где-нибудь найти место, в котором ничего не говорят про Россию?
Хозяин не нового, но еще довольно крепкого двухмачтового нефа, не имел ни малейшего представления о том, что сидящий перед ним потрепанный и уставший наемник когда-то читал лекции в Чикагском и Шеффилдском университетах об акустике твердых тел и генерации носителей зарядов. Англичанину хватило лишь того, что язык ландскнехта был вполне понятен, хотя и показался немного странным.
— Если вам так не нравится жить рядом с Московией, — потянулся англичанин, — могу предоставить вам возможность уехать от нее подальше.
— Интересно, куда?
— Ла-Корунья вас устроит?
— Испания, что ли?
— Вы знаете, где находится Ла-Корунья? — изумился торговец. — Вы были моряком?
— Был как-то пролетом, — прихлебнул пиво ландскнехт.
Фраза прозвучала настолько естественно, что в первый миг англичанин даже не понял, что это шутка.
Однако языком наемник действительно владел достаточно хорошо.
— Вам нужна работа? — решился на предложение англичанин.
— Какая?
— Может быть, обсудим это на улице?
— Почему бы и нет? — наемник допил пиво и крикнул по-русски девку: — Эй, хозяйка! Возьми тут, сколько с меня полагается.
Аккуратно одетый англичанин и ландскнехт выбрались на улицу и неторопливо двинулись в сторону порта.
— У меня есть такое предложение, — торговец опасливо огляделся. — Я беру вас к себе на корабль. Завтра мы отправляемся в Испанию с грузом русского железа и воска. Оттуда, загрузившись бархатом и габардином, в Крым. За это время вы должны научить меня разговаривать на русском языке.
— Зачем вам это? — даже остановился наемник. — Ведь вы отлично владеете английским!
— Мне надоело торговать через посредников, — опять воровато стрельнул по сторонам глазами англичанин. — Я хочу сам заходить в русские порты, сам продавать свой товар, и сам покупать московские поставы! Ганза обдирает с меня половину прибыли!
— Ну, так плывите в Нарву или в Архангельск!
— Архангельск? — выпучил глаза англичанин. — Это где?
— А что, еще не открыли? — и ландскнехт небрежно отмахнулся: — Ничего, уже скоро.
— Так вы согласны? Мне на корабле требуется еще и охрана, — решился поднять ставку торговец. — Я заплачу одновременно за меч и за учебу. Вам не нужно лишнее серебро? В Крыму спуститесь на берег и уйдете домой.
— В Крыму? — переспросил наемник.. — А какой сейчас год?
— Тысяча пятьсот пятьдесят второй… — растерялся от странного вопроса собеседник.
— Пятьдесят второй, — задумчиво почесал в затылке наемник. — Значит, царь вот-вот при смерти окажется, в стране разброд начнется. А у Девлет-Гирея наследное право на Русь и Московию… Что, если зайти к нему, и сказать, что я знаю, как за пять-шесть лет покорить Россию? А?
Англичанин предпочел промолчать. Он впервые видел, чтобы человек не просто столь люто ненавидел свою страну, но и пытался совершить какие-то поступки для ее уничтожения. Недаром его предупреждали, что москвитяне — очень странные люди. Зато говорили и о том, что это лучшие воины в Европе. Так что, заполучив такого наемника на борт, он ничуть не прогадает. Если бы только знал купец, через что пришлось пройти профессору Александру Тирцу после того, как члены основанного им же клуба «Ливонский крест» бросили его одного в зимнем лесу! Если бы он знал, что одинокого ливонского крестоносца ливонские же крестьяне не просто не желают покормить и приютить на ночь — они радостно травят его, как бешеную лису, надеясь что никаких свидетелей лесной расправы не останется.
Но только они забыли о том, что в руках у рыцаря всегда есть меч — а потому им все-таки пришлось расплатиться с гостем, и расплатиться по самой высокой ставке.
Теперь профессор понял, что у него есть неплохой шанс расплатиться с самым главным виновником всех бед — и, имея за спиной опыт человечества на четыре с половиной века больший, чем у всех нынешних правителей, он ясно сознавал свое преимущество. Несколько очень простых ходов — словно пешку небрежно сдвигают на одну клеточку шахматной доски — и по-русски разговаривать не станет более никто. И про Московию тоже перестанут говорить во всех уголках света, и про Россию. Потому, что ее более не будет.
