ПВТ. Тамам Шуд (СИ) - Ульяничева Евгения
Если б конь имел, да.
Среди криков и лязга, стонов и проклятий, выстрелов и треска обшивки, обычных звуков боя, родился новый — хищный, леденящий вопль охотящегося существа. Так могли бы голосить ночные джунгли. Дмитрий вскинулся, повел глазами и револьвером, готовый шмальнуть в неведомую тварину.
И увидел — оно скакало по борту верхней корабеллы, гибкое, быстрое, ржаво-пятнистое, с длинным хвостом и ярким гребнем по всей хребтине. Опознать не смог, да и разглядеть толком не успел, потому что тварь прыгнула. Легко перемахнула на другую корабеллу, влезла на палубу…
Как лиса в курятник.
Вынырнула, стройное тело ее блестело от свежей крови, как шкурка выдры. Дмитрий прицелился, с руганью оставил затею — все равно бы не попал, а пули следовало беречь. Добро бы один стоял, капитана подвести не мог.
Тварь опять прыгнула, потрясающе игнорируя свинец и сталь. Облизнула морду ярким, пурпурным языком, повела узкой головой и опять закричала — протяжно и противно, топорща гребень на башке. Странное дело, от вибрирующего крика ее голова будто размывалась, троилась, множилась, точно размазываясь в быстром движении…
Кошка-куница-попугай, а верещит как склочная шлюха, подивился Дятел. Второй, охочий до всякого странного создания, точно бы оценил.
Некто храбрец подскочил к животине, буквально нашпиговал торопливыми выстрелами. Шкура существа вздрагивала и мерцала, как вода, принимая в себя горячий свинец.
Тварь изогнула спину и быстро выбросила язык. Дятлу помстилось, что вместо живой ткани — голубовато-серый расплавленный металл. Стрелок с воем ухватился за лицо, упал навзничь, и существо прыгнуло на него. Когда вновь показалось над бортом, в него уже не стреляли.
Развернули, расплескали — те самые зеркала. Существо метнулось, промахнувшись, угодило в борт другой корабелле, заскрежетало когтями и горлом… Хлопнула пушка — борт пробило насквозь, тварь же утекла, с визгом вновь бросилась к корабелле, к мягким, мясным, сладким людям… И ударилась в полотно, заверещала, забилась.
Зеркала ее смутили.
Люди, подскочившие следом, добили красотку без всякой жалости. Дятел понадеялся, из пошлого любопытства, что не совсем в фарш измолотили, и можно будет потом рассмотреть-разгадать…
— Молодцом, гаджо, — шепнул Дмитрий, глядя на русого.
Будто в ответ на его слова потемневшее небо громыхнуло.
— Оскуро, — сказал Волоха, глядя в никуда, через Дятла и через весь Лут, — давай Спирали Бруно и пушки.
***
Михаил вышел на стабилке, подлеченной мастерами-лошадниками. Темнело скоро — посверкивало вдалеке пока сухо, без дождя, будто кто-то огромный царапался из Лута сияющими когтями-серпами.
Плотников оглянуться не успел, как поле втянуло его в себя, закачало на волнах боя. Принял, начал выгребать.
Он видел, видел:
как поднимается и вновь бросается в бой Первый, с голой костью на месте правой руки, с вырванным из бока куском, с головой, залитой кровью (неЛин, неЛин, чужой, другой, малодушно радовался кто-то внутри Михаила);
как бьются локуста и стабилки, как рубят механично, безжалостно долоссы и как отвечают им бивни Дария, наемники из лучших ветеранов Хома Пеплоса;
как черные люди Хома Д’мт, раскрыв рты в пении, ведут на распорках зверя, похожего на клуб дыма, а после отпускают и он исчезает, а далеко, среди рядов противника, вдруг вспыхивает смородиновое пламя;
как сходятся корабеллы, грудь на грудь, как лопается обшивка под когтями ворона, как плюются огнем скорпионы и шлейфом тянутся хвосты кометных огней;
как обманчиво медленно бредет Коромысло, неся на себе хитро построенные пушки, как ломает строй противника и продолжает двигаться дальше, к нависшей над кем-то Хворосту;
как смерч-зверь проходит — и за ним, по расчищенной земле, гуськом движется пехота.
Всего не вмещали глаза.
Наконец, загромыхало над самой головой.
Но гроза ли?
Михаил скорее почувствовал, чем услышал — Оскуро.
Пришли. Вынырнули из самого Лута, из некогда закрытых, а теперь распечатанных рукавов.
На мгновение его взнуздал страх. Животный, глубокий, бездумный. А потом он увидел, как двигаются белые фигуры по полю — и как незримая сила, незримый ужас обретает контуры.
Первые маркерами обозначали мишени — и люди-стрелки не подвели. Михаил мысленно охнул, когда упавшая бирюзовая сеть выткала из воздуха гибкую, унырливую тварь.
Оскуро и впрямь были быстры. Но Первые оказались быстрее.
Твари шли напролом, через людей, оставляя за собой распаханные борозды, но бег их прерывался, стоило оказаться на пути лила. Михаил не успевал разглядеть бой, видел лишь, как Оловянные прыгают, как вздымается им навстречу громада…
А потом по Оскуро начали бить люди.
***
— Аммонес! Аммонес! Аммонес! — прокатилось над рядами стрелков.
РамРай смотрел на Лина. Оловянный, лила, он был бы так похож на человеческого подростка, если бы не — слишком синие глаза, если не — слишком светлые волосы, не — слишком быстрые сильные движения…
На Хоме Малабар, откуда РамРай был родом, рассказывали, что Оскуро Лут насылает в наказание и назидание, что противиться им — преступление. Что приходят они ночью, в черном дожде, пахнущем орхидеями и гнилью, и сжирают неугодных. Про Первых же говорили — мясомашины, смерти хуже.
Что же, думал РамРай. Не все то правда, что предками завещано.
Теперь Оловянный был глазами РамРая, щитом его. Лин видел Оскуро, и, не теряя себя, корректировал будущий удар быстро и точно.
РамРай не был уверен, что их затея удастся. Какая насмешка — обрушить на сокровенных, несказанных тварей Лута грубое самодельное оружие, сотворенное из подручных средств!
Если бы его почтенные родители только видели, как сын их лично заполнял ребристое, прохладное нутро аммонес вытопленной бирюзой, пока Третий и Первый плечо в плечо меняли Рой… Это была, пожалуй, самая быстрая и слаженная операция по улучшению вооружения всего состава стрелков.
Ни у кого не было уверенности, что морские рога примут чужеядное вещество и усвоят его; что Рой согласится изменится; что после выстрелов стрелки не погибнут…
Но — приказ арматора. И других идей все равно не было.
РамРай видел Каиру — они даже успели переброситься приветными словами, а потом их развели на позиции… Удастся ли встретиться снова, испробовать на нежной строптивице то, что советовал Юга?…
Вздрогнул, когда позвал Рой, когда прозвучала команда.
Сеть, сотканная Роем и новым, бирюзовым огнем жерла аммонес, обрушилась на Оскуро, и втаяла в шкуру, и загорелась. А в следующий миг собратья РамРая ударили по движущейся мишени. Почти у каждого стрелка стоял Первый, а те, кто остался без наводчика, целился по метам братьев.
— Сработало! Сработало, РамРай, получилось! — Лин подпрыгнул, не сдержав ликования.
Стрелок выдохнул радостно и ошеломленно, улыбнулся Первому.
У них получилось.
***
…лупили по Оскуро.
Тварей раскрасили — мама не горюй. Выдумка удалась, ребята работали дружно, с отдачей. Едва ли Тамам Шуд и его подлежащие могли о таком обороте подумать…
Спирали развернули, раскатали колючим ажурным пологом. Дятел не предполагал, что когда-нибудь будет толк со Спиралей Бруно, шаров из шипастых жил, цепляющихся к днищам корабелл в Луте. Всегда счищали-скребли на стоянке… А поди ты — пробить сеть из колючей пряжи никто из двуногих не сумел.
Не успел цыган обрадоваться, как им прилетело — в прямом смысле.
— А, блядище! — рявкнул он, когда голова русого дернулась, как от кулака под челюсть, а флаг вспыхнул обмороком.
Кто-то из противника оказался запасливым малым: зафигачил в них пахрой. Так обозначали иглы холода, снежную крапиву, застилающие конструкции гиблого Хома Авроры. Никто там не жил, никто не работал, Хом являл собой бескрайнее кладбище некогда великолепных строений и механизмов непонятного назначения.
Всегда холодно — без снега, безо льда. Иглы росли само по себе и походили на обычный иней, но стоило коснуться их — язвили крапивой. Ожог походил на обморозку, растекался по телу немотой и слабостью. Обычно пахру пользовали ребята из Ордена Скорпиона — для анестезии. Что говорить, даже у Волохи в арсенале был комплект… Но пахре находили и другое применение.
