Ведьмина ночь (СИ) - Лесина Екатерина

И я легла.

И сон был в кои-то веки спокоен. Кажется, где-то там, за гранью сознания, шелестели листья великого дуба, напевая колыбельную. И было так хорошо, как бывает лишь в детстве.

Глава 41

Проснулась я ближе к двум часам дня от голода, а еще от настойчивого дребезжания телефона. Трубка лежала рядом и я, дотянувшись до нее, почти не удивилась.

Еще один незнакомый номер.

Посмотрела.

И сбросила.

Раньше я себе подобного не позволяла, но теперь… в ушах еще стоял шепот листьев, в животе была пустота, которую я и заполнила кофе с бутербродами. А потому, когда позвонила Свята, я была, если уже не в норме, то почти.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — голос Святы звучал ровно, что уже настораживала. — Ты… дома сейчас?

— Дома.

Я прислушалась. Нет, у забора никого…

— А ты могла бы приехать к Дивьяну?

— Ему хуже?

— Нет, но…

— С тобой все в порядке?

— Да, просто… отхожу еще. И в голове полная каша. Деда сказал, что проклятие все… в смысле, что нет его. Вода смыла. Или что ведьма померла. Поэтому не страшно, просто… просто оно как-то надо все пережить. А оно не переживается, — выдохнула Свята. — Но со мной Горка. И Мор тоже… и все будет хорошо. Папа пообещал, что учиться отпустит теперь. Но мне теперь почему-то никуда и не хочется.

— Пройдет, — сказала я. — Ты уже на месте?

— Да.

— Тогда скоро буду.

Я почистила зубы. Достала джинсы, старые, потому как новые были не в том виде, который годится для визитов. Количество одежды стремительно таяло, и кажется, надо бы в магазин заглянуть.

Обязательно надо.

Госпиталь все так же дышал покоем. Запахи и те не переменились, зато в холле появилась четверка типов одинаково характерно-квадратной наружности. А черные костюмы и вовсе делали из них близнецов. Старший шагнул ко мне.

И отступил.

— Вас ожидают, — произнес он, любезно открывая дверь.

Уже страшно.

А пятый, за дверью обнаружившийся, и провожатым стал. Это хорошо, потому что куда идти, я помнила смутно. Да и в прошлый раз мы вниз спускались, теперь же наверх поднялись, на второй этаж.

И палата другая.

Просторная.

Окна распахнуты настежь, и пахнет внутри не столько больницей, сколько летом. Земляникой вот, горка которой возвышалась на блюде. Молоком. Теплом и солнцем.

Одно не изменилось — бледный парень в слишком большой для него кровати. И девочка, которая тоже побледнела с прошлого раза, что парня этого за руку держит. Лицо у нее заострилось, а в глазах поселилась тоска, будто она уже все для себя решила.

Или не для себя.

Свята сидела на диванчике у стены. С одной стороны от нее устроился Гор, растрепанный и мрачный. С другой — Мор. Этот насупленный и явно готовый сражаться со всем миром.

Мирослава не было.

Была женщина в бледно-розовом костюме. И мужчина.

Отец Дивьяна.

Вот в кого у него такие золотые глаза. А так не похож… совсем. У мужчины узкое лицо и черты какие-то вроде бы правильные, но смотришь и не по себе становится. Сглаженные… змеиные?

Пожалуй.

У змей нет лиц, но теперь я в этом сомневаюсь.

— Доброго дня, — сказала я.

Взгляд вот горячий. Прямо видно, как внутри него кипит и бурлит сила, норовит выброситься, да и сдерживается он едва-едва.

Может, и вправду кого из стаи кликнуть?

Или… нет.

Справлюсь.

— Доброго, — мужчина ответил не сразу. На меня он смотрел пристально. А я на него. И золотая змейка на щиколотке сжалась, то ли предупреждая, то ли… не знаю.

— Яна, — сказала я, протянув руку. Её взяли осторожно, бережно даже, а вместо того, чтобы пожать, поднесли к носу. И мужчина, наклонившись, сделал вдох. Глубокий такой. А потом взял и лизнул кожу.

Что за…

— Извините, — руку отпустили. — Иногда сложно… совладать. Бальтазар. От вас пахнет золотом.

Да?

А руки я вроде мыла.

— Очень старым, даже сказал бы древним золотом. У него особый запах. Очень навязчивый. Отделаться не так легко… а для меня он весьма привлекателен.

— Ничего страшного, — руку я все-таки убрала, еще подумала, что стоит ли её вытереть или же сочтут за оскорбление. — Кажется, понимаю, но… вам ведь не это нужно было.

— Вы можете помочь моему сыну? — заговорила женщина. Она подошла и встала рядом с мужем. Странная пара. Он высокий, худой и страшный. Она же красива именно своей гармоничностью. И даже горе не забрало этой красоты. Вон, седина и та смотрится правильно.

— Не знаю, — я теперь смотрела на нее. И от надежды, что виделась мне в её взгляде, было стыдно. Будто я пообещала что-то, чего сделать не могла. — Я ведь на самом деле не слишком разбираюсь во всем этом. И мне просто повезло. Соединить.

— Вам, — прозвучало почти обвинением. — Почему Наина не увидела этого вот?

Бальтазар указал на Марику, которая, кажется, ничего не видела, а если и видела, вряд ли осознавала происходящее.

— Столько лет впустую. Если бы раньше её нашла, шансов было бы больше. Они оба истощены до крайности…

И почти подошли к грани, из-за которой нет возврата.

За ней серая-серая земля.

И серое небо.

И пустошь… или что-то иное еще есть? Не может быть, чтобы это поле было для всех.

— Бальтазар… — с легким укором произнесла женщина.

— Не стоит, — он накрыл руку жены ладонью. — Наина мне еще тогда показалась… что-то с ней не то было. Ну да ладно. Чего ты хочешь взамен, Яна Ласточкина?

— Ничего.

— Деньги? Золото… хотя предлагать золото тому, к кому оно само в руки просилось, смешно. Но пускай. Земли? Имя?

— Хватит, — отрезала я. — Я и вправду не знаю, что могу сделать. Я… посмотрю, но… я в этом городе всего пару дней!

А кажется, будто жизнь прошла.

— И сила моя дареная…

И в книге, в которую я заглянула перед тем, как уйти, тоже пусто. Я же честно рассчитывала на подсказку.

— Поэтому… не знаю.

Я обошла Змеиного князя — а теперь чуялась сила, от него идущая — и приблизилась к кровати. Мальчишка и вправду дышал сам. И верю, что сердце его стало ровнее биться. Вот только не само собой. Он тянул жизнь из Марики. Потому-то та и побледнела.

А где её родители?

Не пустили?

Сказали ли им вовсе, где дочь искать?

— Где её родители? — задала я вопрос вслух. — Вы им сказали?

— Да, — ответила женщина. — Мы… решили по очереди здесь быть. Сейчас наше время. Не думайте, мы не чудовища… просто… появилась надежда. Впервые за годы появилась хоть какая-то надежда.

Только знать бы, какая.

Я вот взяла с собой воду, ту, которая живая и мертвая. Но сейчас отчетливо понимаю, что не поможет. То есть, раны она зарастит. И жизнь задержит. В теле. Тела могут жить годами, только вот душу в них как удержать.

— Марика? — я взяла девушку за руку. — Марика, ты меня слышишь?

Взгляд неподвижен.

— Марика, — я сжала руку.

— Еще вчера она разговаривала… очень милая девочка… такая хорошая… славная.

— Марика! — я добавила чуть силы в голос. И она обернулась ко мне, нехотя, словно через силу. — Что ты видишь?

— Зеркало. Опять зеркало… ненавижу зеркала. Я их боюсь! Но он там… темно. И свечи… и темноты боюсь. Свечи вот-вот догорят.

— Что… — Бальтазар качнулся к нам.

— Замолчи! — надо же, а эта хрупкая женщина вполне себе командует жутким мужем. И главное, он послушно замолкает.

— Времени осталось мало. Свечи — это сила…

Думай, Ласточкина, думай. Голова — она ведь не только для того, чтобы в нее есть. А ты… ты сможешь. Если вода не годится, живая да мертвая, то должно быть другое средство.

— А его ты видишь? — я помешала Марике повернуться.

— Да, у него глаза золотые.

— А он тебя видит?

— Да.

— Ты можешь коснуться его?

— Н-не знаю… надо подойти. Ближе. К зеркалу.

— Подойди.

— Страшно, — всхлипнула Марика. — И темно… совсем темно… а еще там шелестит что-то… как чешуя. Чешуя скребется… а я змей боюсь.