Сергей Волков - Владыки Земли
— Идет кто-то, не иначе, беры. Голоса я вроде слыхал, и ветки трещали. Так только по своим вотчинам ходят, где бояться некого.
Шык, чары дальнего слуха сотворив, подтвердил, мрачнея:
— И впрямь беры, и числом большим, десятка три, не меньше. А что всего хужее — сюда топают, озеро вкруг обходят. Ховаться надо, в лес уходить…
— Если нас они ищут, то в своем-то лесу в миг словят, небось, каждую елку тут знают. — возразила вдруг Руна.
— Так и чего? Тут сидеть, дожидаться? — Зугугр удивленно поглядел на девушку: — Или ты ратиться с ними собралась? Волхв сказал — много их, не одолеем.
Руна досадливо дернула плечом, горячо зашептала:
— Дед мне сказывал, когда малая еще я была совсем, былины всякие, родские все больше. Он хоть по-гремски говорил через чурбан в пеньки, а помню я — в одной из былин о том рассказ был, что роды, когда ворог пришел на землю их, доглядчика послали, и тот под водой день сидел, за находчиками доглядывая, и сам не утонул, жив остался…
— Ну, так то ж былина… — недоверчиво протянул Зугур, но Шык остановил его:
— Погодь-ка, Зугурушка! То-то и оно, что былина, было это значит, в самом деле было. Ай, молодец, девка! А мне, дурню старому, и в голову такое не пришло. Беры нас в лесу искать будут, а мы под водой отсидимся!
Зугур, поглядев на Шыка и Руну, словно на ума лишившихся, повернулся к Луне:
— Хоть ты меня вразуми, Лунька. Как под водой дышать? Ведь не рыбы мы, и не лягухи зеленые. Или чародейство какое волхв учинить собирается?
Луня пожал плечами:
— Вон, у волхва и спроси, а я сам не вразумлюсь никак. Одно только хочу сказать — торопиться надо, я уже и без чар всяких беров слышу, скоро поздно будет…
Шык, встревожившись, прислушался, подскочил, как молодой, и откуда силы взялись?
— Бегом, за мной, но тихо! — приказал вполголоса, и путники, похватав мешки и оружие, прянули меж темно-серых стволов, словно семейство оленей, вспугнутое неострожным охотником.
Шык первым выскочил на берег озера. Темень стояла — глаз коли, обычные камыши и тростник не светились, как растения Черного леса, и лишь звезды тускло отражались в непроглядной воде озера. Волхв, выхватив из-за онуча нож, срезал пучок тростинок, быстро отхватил листья и бросил подальше в воду.
Говор беров и треск веток приближались, вскоре воины Чернобога должны были появиться на том берегу. Шык, обрезав лишнюю длину, вручил каждому из путников по тростинке, быстро прошептал, в основном для Зугура — Луня уже все понял, былин-то и он в детстве слыхал не мало:
— Нос шепкой надколотой зажми. Один конец тростины в рот возьми, сам под воду опустись, ну, а другой наружу выставь. Да, меч в дно воткни, крепко, надежно, за него держаться будешь, чтоб не всплыть ненароком. Сиди под водой и дыши, а сам сердце слушай, чтобы не заходилось. Три раза сердце стуканет — вдохни немного. Три раза стуканет — выдохни. Понял, бестолочь вагаская? Ну все, топиться пошли, но т-и-ихонько чтоб, без плеска, без хлюпа. И под водой тишком всем сидеть, не баламутить, и тростины ровно держать, а то вдруг углядят вороги, что весь тростник прямой, а одну былину согнуло — тут нам и конец… Я сам знак подам, когда вылезать, а до того никшнуть, сидеть и не вертухаться!
— Лунька, ты днем купался, вода хоть теплая? — на ухо спросил Зугур Луню, но через миг, вступив вслед за промолчавшим побратимом в озеро, сам себе и ответил:
— Могла б и теплее быть…
И только скрылись под водой головы путников с зажатыми в зубах тростинками, как меж черных елей на другом берегу среди непроглядного мрака ночи заколыхались еще более черные, еще более непроглядные пятна — беры.
Глава восьмая
Меч Ар-Вала
Луня, сидя на мехе с карасями — чтоб не всплыли, обоими руками держался за воткнутый в дно между ногами Красный меч, задрав голову, дышал через тростинку, как Шык учил, и думал, благо, делать больше нечего было, а бояться и трястись надоело уже:
«Руна рядом, вот она, подле сидит, локтем ее коснуться можно, остальные тоже тут, не нашли беры нас пока, и если все путем пойдет, и вовсе не найдут. Рассвет скоро. Может, ушли беры? Но Шык знак не подает, значит, сидеть надо. Оно и не тяжко, но одно плохо — холодно больно, но уж ладно, потерплю, на Ледяном хребте не замерз, и тут не околею.»
Дальше думы Лунины понеслись, и превидился ему большой рубленный дом на зеленом косогоре у дубового бора, на берегу широкой, полноводной реки. К дому пристроен сарай для скотины, сеновал высокий, погреб рядом да огородка, внутри которой грядки с луком, капустой, свеклой, морковью.
Вот и сам Луня по приречной дороге идет, коня, в телегу с сеном запряженного, под узцы взяв, а навстреч ему выбегает из дому Руна, а за ней ребятишек двое — мальчонка и девочка. Подает жена мужу жбанчик с квасом напиться посля трудов дневных. Детишки к отцу тянутся, и Луня одаривает их «лисичкиным гостинцем», туеском с ягодами земляничными да парой репок печеных.
Вечереет. Солнце за реку опускается, спадает жара дневная. Скотина в сарайке накормлена, подоена, семья в избе вечерять садиться. Поклонившись идолам Мокоши да Рода, режет Луня каравай житный, Руна большой деревянным черпаком кашу парящую по мисам раскладывает. Детишки ложки берут, неумело еще, но важно, зажав в кулачонках орудия харчевые, кашу набирают, к ротикам тянут. Улыбаются родители, на чад своих глядя, и нет на земле большего счастия, чем это…
Луня словно очнулся, едва тростину изо рта не упустив. Размечтался, дурень! Тут, того гляди, жизнь за так отдашь, а все счастье блазнится, все к покою тянет, к жизни простой да безбедной. Хотя, может всегда у человека так? Когда в походе он, когда кажный миг умереть может, покоя ему хочется, уклада жизненного ровного да гладкого. А как наступит покой тот, сердце маятся начнет, тянуть куда-то, звать, толкать на шубутенья разные, манить в дали далекие…
Луня почувствовал вдруг, как Руна рукой его руку ухватила, испугано и настойчиво к ноге своей потянула. Луня пошарил пальцами по обмотке жениного онуча, усмехнулся про себя — пьявица под онуч лезла, к коже нежной подбиралась. Оно и понятно — в озерце ж сидим, не в речке, тут кровососов этих полно должно быть. Кабы еще конский влос не объявился, что под кожу залезает, впивается, его потом изгонять из тела трудно, недужит человек, болеет.
Раздавив пьявку, Луня ободряюще погладид Рунину ладонь, и боле не выпускал ее из руки. Светало. Сквозь озерную воду, глаза изредка приоткрывая, видел Луня зеркальную водную гладь, снизу видел, как рыбы и живность водяная видит. Ряска, что сомкнулась над сидящими в озере путниками, снизу корешочки малые белесые имела, и тьма тьмущая этих корешков невеликих вниз, в воду торчала, как будто волоски шкуры зверя чудного.
