Карина Линова - Потерянный бог
— Тартис, прекрати! — закричала она в панике, хватаясь за его руки, когда он начал сдирать с нее одежду.
Все, подернутое красным туманом похоти, произошло очень быстро. Он распахнул на ней плащ и потянул вверх рубашку, чтобы не тратить времени на пуговицы. Иласэ пиналась, царапалась, пыталась укусить его и оттолкнуть от себя. Потом пальцы девчонки, согнутые на манер когтей, метнулись к его глазам… Дарен оказался быстрее и поймал ее руки, еще сильнее пришпилив извивающуюся девчонку к земле своим телом.
Полотно рубашки собралось у ее шеи, открыв упругий плоский живот и красивой формы груди. Дарен наклонился, жадно захватив ртом пуговку коричневого соска. Раздвинул ее бедра коленом, задрал юбку… И тогда Иласэ, наконец, закричала. Громкий крик, полный гнева, отчаянья и безнадежности.
Только вот в этот момент Дарен услышал совсем не ее.
Он отскочил, задыхаясь от внезапного ужаса. Этот крик, невозможно… но казалось так реально.
Его матери тоже было семнадцать.
Как он мог слышать это раньше? Только в своих кошмарах, ведь тогда его еще не существовало…
Она кричала также, и, также, напрасно, пыталась защититься.
В горле встал ком, когда он смотрел на Иласэ, свернувшуюся в дрожащий маленький комок.
Вся эта сила, и отвага, но он не остановился.
Не нужно бежать. Бежать — значит признать, что ты не прав.
И ты — результат насилия.
Слова, сказанные много лет назад. А произошло это еще раньше.
Перед глазами все поплыло, Дарен вскочил на ноги и слепо бросился в лес, бежал, не разбирая дороги, пока не споткнулся и не упал на землю. Мысли — как хаотичный калейдоскоп, снова и снова.
Последняя в своей Семье, носительница редких способностей… хорошая добыча.
— …Твоя мать, Дарен, сперва не хотела выходить за меня замуж, — И, с угрозой, — правда, дорогая?
…Одна из последних междоусобиц среди Темных, а в них всегда страдают невинные.
Но для Ордена, следящего за порядком, среди Темных невинных нет, и он не вмешивается…
— …Что с тобой, мама?
— Ничего, дорогой, я поскользнулась и упала с лестницы. Ты же знаешь, какая я неуклюжая, — но ведь на самом деле каждое ее движение — как танец.
— Да, мама…
Ее пустые глаза послушной куклы, в которых появляется живое чувство, только когда она смотрит на сына.
Несколько лет спустя:
— Мам, почему ты терпишь его?
Молчание. Потом:
— Он забрал мою Силу.
Это не то же самое! Не то же самое! Правда?
Иласэ улыбается ему, солнечные искорки блестят в темно-карих глазах. К загорелому лбу прилип желтый лист.
Она — ствура. Они — отвратительные, злые существа. Если им позволить, они уничтожат истинных магов.
Иласэ, которая волнуется из-за него, несмотря на все его невыносимое поведение.
Чем она заслужила…?
Мама улыбается ему, целует его: «Я люблю тебя, мое солнышко».
Как она могла любить его? Он был постоянным напоминанием о всех ее страданиях. Он даже выглядел точно, как отец.
Единственное, что он мог сделать, чтобы расплатиться за грех собственного рождения — это защитить ее от Амадея. Он должен уничтожить отца, но как, если Дарен настолько слаб, что даже неспособен выполнить свой долг перед расой?
Но что бы подумала его мать, что бы сказала, если бы узнала о сегодня? Посмотрела бы с ужасом, потому что он доказал, что он — сын своего отца?
Сын своего отца…
Амадей смотрит на семилетнего Дарена со странным выражением на лице. Потом протягивает руку и ерошит его светлые волосы, из-за чего Дарен, считающий себя совсем взрослым, недовольно хмурится. Амадей мягко смеется: «Привет, сынок. Как у тебя сегодня дела?»
Что бы Дарен ни выбрал, он все равно предаст кого-то.
Локи…
«Ты не будешь видеться с ней. Ее предки слишком долго жили среди дикарей и растеряли те немногие достоинства, что когда-то имели». Губы Амадея презрительно кривятся, «Она не достойна войти в нашу Семью. Брось ее».
«Да, отец».
Он почти разрушил тогда свои отношения с Локустой.
Иласэ улыбается ему: «Я не боюсь тебя». В ее шоколадных глазах сияет доверие. Доверие.
Он воспринимал это как насмешку, а на самом деле она говорила: «Я верю, что ты не причинишь мне вреда». Она на самом деле жила в счастливом мире иллюзий. Доказательство ее невинности — как иначе объяснить эту способность доверять столь слепо.
И какое право он имел забирать у нее это?
— Она всего лишь ствура, — прорычал злой голос внутри.
Но что плохого она сделала ему?
— Она родилась, — отозвался тот.
— И виновата в этом также, как я? — ответил он своему внутреннему голосу.
Она не выбирала, кем родиться, это не было ее виной.
А он… он не смог причинить ей вред, как бы сильно не хотел этого, как бы зол на нее ни был. Он не смог.
Дарен запрокинул голову и смеялся до тех пор, пока на глазах не выступили слезы. Волна облегчения прошла сквозь него, потому что теперь выбора не было. Он не смог сделать то, что должен был. Он не смог стать своим отцом.
Дарен не знал, каким будет его будущее, когда он вернется (если он вернется). Жизнь запуталась еще больше, поставив перед ним новую, быть может, смертельную, дилемму. Но сейчас это казалось неважно. Сейчас, на краткий момент, он стал свободен.
Иласэ. Он должен был сказать ей, объяснить, извиниться. Он зашел слишком далеко, на самом деле мог сломать ее — она такая хрупкая.
Дарен вскочил на ноги и побежал назад, туда, где оставил девочку лежать на земле. Съежившуюся в плачущий комок… Эта мысль заставила все внутри судорожно сжаться.
Он вышел из-за кустарника и резко остановился. Ее нигде не было.
Губы Дарена сжались в тонкую линию. Проклятье, куда глупышка ушла? Неизвестно, что бродит в этих лесах, он должен найти ее, прежде…
Что-то сильно ударило его в затылок, от резкой боли глаза на мгновение потеряли способность видеть. Следующий удар пришелся по пояснице, и позвоночник завопил в агонии… Он упал, неловко, и этим ударом из легких вышибло весь воздух. Тотчас веревка обвилась вокруг его горла, лишая остатков кислорода. Он захрипел и дернулся, сопротивляясь, но что-то холодное, острое и очень знакомое прижалось к шее…
Дарен застыл, потом несколько раз зажмурился, пытаясь вернуть зрение.
То, что он увидел, заморозило его внутренности в ледяной комок. Иласэ была над ним, край петли зажат в одной руке, кинжал, сияющий ярким светом, в другой. Лицо — искаженная маска ненависти, глаза — как две ледяные дыры. И никаких следов слез.
Лезвие еще плотнее прижалось к его артерии, Иласэ чуть наклонилась к нему:
