Евгений Малинин - Волчья звезда
Болот понял, что сам допустил гораздо большую бестактность, нежели князь с его «косолапыми», его намек на помощь Ратмира — дважды посвященного волхва — был фактическим обвинением последнего в нарушении кодекса посвященных! За это его самого вполне могли привлечь к ответственности перед Советом посвященных и, если бы его обвинение не подтвердилось, лишить многогранности. Он жестом полной покорности прижал руки к груди, чуть приподнялся в своем кресле и дрожащим от раскаяния голосом проговорил:
— Князь, ты, княгиня, и ты, посвященный Добыш, поверьте, я даже в уме не держал нанести оскорбление кому-то из вас или как-то обидеть великую стаю восточных волков. Тем более я не хотел бросить тень какого-то немыслимого подозрения на брата князя! Просто, зная высокую ученость дважды посвященного Ратмира, я подумал, что он мог бы придумать нечто такое, что не могло прийти в голову никому другому во всем нашем Мире, и, к сожалению, высказал эту мысль вслух! Я униженно прошу прощения за свою оговорку, за свою дерзкую, недопустимую мысль, за свою несдержанность… Видимо, моя голова не справилась с выпитым за этим роскошным столом вином!
В огромном пиршественном зале вдруг наступила мертвая тишина, все пирующие увидели, что посол стоит перед князем с покаянно опущенной головой.
Долгую минуту Всеслав молчал, сверля разъяренными глазами растерянную физиономию посла, а затем вдруг рассмеялся… Сухо… зло… язвительно, но… рассмеялся! И сразу в зале будто бы легче стало дышать. Пирующие зашевелились, послышались вздохи, покашливание. Даже сам Болот чуть расслабился, на его лице появилась жалкая, просительная улыбка.
Всеслав встал и громко проговорил:
— Чего, волхв, не скажешь после доброй чаши! Я не буду сердиться на тебя за необдуманные слова, но впредь лучше держи свою речь в узде! А тем более — мысль!
Болот быстро поклонился и так же быстро ответил:
— Я знал, что вожак стаи восточных волков — человек великодушный и незлобивый, что он верит в мое искреннее расположение ко всей стае восточных волков.
Всеслав махнул рукой, и медведь медленно, словно чего-то опасаясь, опустился в кресло.
И пир покатился вроде бы своим чередом.
Далеко за полночь, когда музыканты стали повторяться, танцовщицы спотыкались, а пирующие, устав от веселья, начали засыпать за столами, Болот с улыбкой повернулся к Всеславу:
— Позволь, князь, нашему посольству удалиться для отдыха. Завтра нас ожидает дорога, и нам надо отдохнуть.
Всеслав поднял на посла пьяный рассеянный взгляд, несколько секунд помолчал, словно бы не понимая, о чем тот говорит, а затем громко проговорил заплетающимся языком:
— Идите, посвященный Болот, идите отдыхайте. Вас проводят до ваших покоев!
Болот склонился в поклоне и вдруг услышал совершенно трезвый шепот:
— Но помни, Болот, о том, что ты брякнул за моим столом! У меня два свидетеля!
Медведь вздрогнул, вскинул голову и увидел расплывшееся в пьяной улыбке лицо Всеслава с совершенно трезвыми, чуть прищуренными глазами!
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, понимая, что, пожалуй, в последний раз видят друг друга так близко — глаза в глаза, а затем Болот еще раз поклонился и, отведя взгляд в сторону, вышел из-за стола.
После того как посольство покинуло зал, князь с княгиней ушли в свои покои, оставив человек тридцать отъявленных гуляк за столами.
Поздним утром следующего дня, после легкого завтрака, посольство стаи восточных медведей покинуло княжеский замок, увозя с собой богатые дары и договор, расплатиться по которому медведям предстояло в течение последующего месяца!
В замке Всеслава жизнь снова вошла в обычную колею.
Вотша также вернулся к своим обычным занятиям, но Скал, внимательно наблюдавший за своим подопечным, быстро понял, что извержонок очень сильно изменился. Мальчишка потерял свою непосредственность, открытость, взгляд его серых глаз стал внимателен и… строг, часто дружинник находил его сидящим на южной стене между зубцами и отрешенно глядящим в желто-голубой простор, открывающийся до самого горизонта. Да и в ратницкой, за трапезой или перед сном Вотша мог вдруг замереть в странной неподвижной задумчивости, словно увидев внутренним взором нечто необыкновенно важное, но… не совсем понятное! По-другому он стал относиться и к окружающим его людям… Со всеми многоликими он теперь разговаривал, только если те к нему обращались, и держался при этом очень ровно, нарочито почтительно, опустив глаза и стараясь не делать лишних движений. Исключение составляли, пожалуй, только трое — сам Скал, его друг Чермень и Старый. Когда же Вотше приходилось общаться с извергами и особенно извергинями, в его голосе, в его больших внимательных глазах можно было поймать некое сострадание, некую внутреннюю боль!
И еще Скал заметил, что Вотша старается не выходить за пределы замковых стен — исключение он делал только для занятий с оружием, правда, эти занятия он затягивал, как только мог.
Однажды вечером дружинник отыскал своего воспитанника на его любимом месте — между зубцов южной стены и, усевшись рядом с мальчиком, негромко спросил:
— Как тебе живется, Вотша?
Мальчик удивленно взглянул на своего воспитателя, затем снова уставился в открывающееся перед ним пространство и, помолчав с минуту, ответил:
— Мне хорошо живется, дядя Скал… Только я не пойму… почему?
— Не поймешь почему? — удивленно переспросил Скал. — Да потому, что ты приглянулся… Ратмиру! Ведь это он заставил Всеслава взять тебя в замок!
И снова Вотша бросил не по-взрослому серьезный взгляд на своего наставника.
— Я знаю, что меня оставил в замке господин Ратмир… Но почему он это сделал… И как ему удалось уговорить князя… Князь Всеслав…
Тут Вотша неожиданно замолчал, сообразив, что его слова недопустимо смелы — не подобает какому-то извержонку обсуждать достоинства и недостатки вожака стаи восточных волков. Однако Скалу хотелось понять, что творится в душе его воспитанника, а потому он осторожно и в то же время доброжелательно переспросил:
— Что князь Всеслав?
Последовал еще один быстрый взгляд широко распахнутых серых глаз, а затем Вотша медленно произнес:
— Дядя Скал, вы же лучше меня знаете князя и его брата… Скажите сами, станет дважды посвященный волхв заниматься каким-то там… «вонючим извержонком» без серьезных на то оснований и насколько серьезны должны быть эти основания для того, чтобы князь Всеслав оставил… «вонючего извержонка» в своем замке и начал его… учить? Ведь я князю сначала не понравился.
