Дмитрий Емец - Маг полуночи
– Что-то больно философское! – сказала Даф, оглядывая ковер плит, казавшийся ей, в отличие от Мефодия, совсем однообразным. Это для него каждая плита была особенной.
– Ага… Зато вон там – ах да, ты же не видишь клейма! – плита милых внезапностей. С тем, кто наступил на нее, вечно начинает что-то твориться: люки без крышек, карманники, упал на ровном месте, обжег руку, прищемил палец, сел не в тот вагон, сломал ногу, выпил уксус… Тут, конечно, все ускорено и уксуса нет, но финал ясен…
Мефодий оглянулся в другую сторону:
– А вот еще плита огня… Тут их куча… Плита голода… Мороза… Болезни… Лени…
– Как это лени? Разве это опасно?
– Смотря какая лень… В случае этой лени мы с тобой попросту расползлись бы по плите амебами. Вялыми, дряблыми, опустившимися. Нам было бы лень разговаривать, смотреть по сторонам, думать… А третья плита, ну если вот от этой считать, плита предательства! Ты меня чуть на нее не толкнула!
– И что бы случилось?
Мефодий прищурился:
– Разве не ясно? В последний раз на этой плите два родных брата вонзили друг в друга кинжалы, а прежде были не разлей вода. Не расставались ни на минуту.
– А если бы наступил один? В смысле, если бы кто-то один шел?
– Не знаю… Не видно… хотя… Такое тоже было… однажды… тогда человек просто предал сам себя, свои надежды и устремления, и это было еще хуже. Мерзко и отвратительно, как ничто другое. Ему стало так скверно, что он шагнул на соседнюю плиту огня и перестал существовать… Остался один пепел. Но так было даже лучше, потому что хотя бы боль исчезла.
– Ну пошли… Ты куда хотел наступить? Сюда? – поторопила Даф. Отрешенное и прозорливое состояние Мефодия ей совсем не нравилось.
– Стой! – вдруг крикнул Мефодий. Его занесенная нога замерла над плитой, на которую собиралась опуститься, и вернулась обратно. Нет, эта плита определенно излучала серебристое безопасное сияние, но… одновременно что-то было не так. Какой-то подвох, сбой ритма…
– Да стою я, стою… Никто уже никуда не спешит! – пробурчала Дафна, ровным счетом ничего не понимавшая.
Мефодий ждал, пристально уставившись на плиту. Он сам не знал, что заставляет его это делать. Пять минут, десять… Даф переступала с ноги на ногу, ощущая себя застоявшимся осликом.
– Ты же говоришь, что это та плита! Или ты уже сомневаешься?
– Нет, не сомневаюсь. Та.
– Так чего же ты ждешь?
– Не мешай!!!
Даф с тревогой уставилась на Мефодия. Такой интонации у него она еще не слышала. «Ну вот! Мной уже командуют! И кто? Почти лопухоид! Правда, не совсем, но все же!» – подумала она.
Мефодий продолжал ждать, сам не зная чего. Внезапно твердые и определенные очертания плиты дрогнули и куда-то поплыли. «А вдруг я ошибся?» – сказал себе Мефодий и тотчас… не размышляя, сделал шаг.
Плита дрогнула, пошла вниз и… выдержала. Бытие не раскололось. Мефодий не ощутил ничего, кроме легкого покалывания. Даф поспешила за ним.
– Плита терпения. Она убивает торопливых, – пояснил Мефодий.
И снова они шли по сияющей дороге, стараясь не смотреть, сколько осталось еще. Внезапно Мефодий понял, что мерцающая дорога обрывается за шаг до приоткрытой двери. Впереди была всего одна плита – один шаг, один белый квадрат, но можно ли было сделать этот шаг? Там, где не существовало ни времени, ни пространства, одна плита могла оказаться глубже всей вселенной. И стать последней, как если бы не было всего предыдущего пути.
Мефодий вгляделся в плиту. Внешним зрением, внутренним. Бесполезно. Плита оставалась непроницаемой. Но очевидно было одно – к двери могла вести только эта широкая плита, примыкавшая точно к порогу. Его единство с лабиринтом не исчезло, нет, но лабиринт определенно что-то скрывал он него. Коварно и лукаво.
– Ты ничего не видишь? – с беспокойством спросила Дафна.
– Нет, ничего…
– Думаешь, это ловушка?
– Откуда я знаю?
– Но если не ловушка, тогда зачем ему прятать от тебя?
– У него могут быть свои причины, – заметил Мефодий.
– Но мы можем стоять здесь бесконечно. До тех пор, пока и остальная дорога не погаснет. И мы останемся здесь – в шаге от успеха, на пороге удачи.
– Или неудачи!
– Но ведь обойти плиту нельзя? Или прыгнуть? Смотри, другой ступеньки просто быть не может… Дверь как раз по ширине этой единственной ступеньки!
– Я знаю… – перебил Мефодий.
Даф капризно покосилась на него.
– Ты все знаешь или споришь только со мной? – вкрадчиво спросила она.
– Я спорю только с тобой, – сказал Мефодий и понял, что это почти правда.
Он набрал полную грудь воздуха и… сделал шаг. Он не был уверен, что это мудро, и… так оно и оказалось. Хотя о том, что мудрость понятие относительное, редко думаешь в момент, когда она отказывает.
Мефодий увидел, как из плиты, которой только что коснулась его нога, навстречу ему шагнул человек. Это был длинноволосый мальчишка – подвижный, быстрый, с нагловатыми глазами. В короткий миг, пока прозрение истины, кто это может быть, доходило до его разума, мальчишка одной рукой резко ударил его по лицу, а другой потянулся к рукояти меча. В глазах у Мефодия все раздвоилось, запрыгали искры. Он понял, что сражается сам с собой. Со своим вторым страшным «я», с той своей частью, которая была абсолютно реальна, поскольку тоже являлась им.
Защищаясь, Мефодий схватил своего врага за руку и оттолкнул ее. Мальчишка без размаха снова коротко ударил его и, нагло смотря на него своими выпуклыми страшными глазами, схватился за рукоять. Меф прекрасно понял, что он хочет – завладеть мечом Древнира и вогнать его ему в грудь. Если физические силы их были почти равны, то силой духа и ярости враг намного превосходил теперешнего Мефодия. «Сила ничто, дух все», – мелькнул в памяти какой-то несвежий, но очень мудрый слоган…
Мефодий собрался и, вспоминая уроки Эди Хаврона, попытался выбросить кулак своему второму «я» в челюсть. Но длинноволосый успел уклониться и, обхватив Мефодия, сбил его с ног. Дальше Мефодий уже ничего не помнил. Все было как в тумане. Кажется, они куда-то покатились, а затем все внезапно потемнело у него перед глазами.
Даф, шагнувшая на плиту после Мефодия, ничего не понимала. Она не видела двойника, а видела лишь то, что Мефодий, странно побледнев, пятится. Одна его рука старалась выхватить меч, а другая – левая, более слабая, пыталась помешать ей, вцепляясь в правую ногтями. Еще спустя мгновение Меф упал на плиту и стал кататься по ней, опасно приближаясь к границе плиты. Дважды он едва не скатывался в ничто, и дважды ему удавалось откатиться. Дафне казалось, что Мефодием овладело странное безумие. Его зубы с ненавистью грызли губы, точно они были чужими.
