Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландесфюрст
Он вздрогнул.
— Вот так просто?
— А как надо? — поинтересовался я.
— Как-нибудь по делу, — ответил он. — Тогда только в одном месте все спалите! А когда вот так по окрестностям…
Я сказал обидчиво:
— Готмар, ну что за неверные представления о своем сюзерене?.. Как будто только и умею, что палить!
Он содрогнулся всем телом.
— Сэр Ричард, я даже боюсь и представить, что вы еще умеете!
Я нахмурился.
— Если это комплимент, то какой-то очень слишком придворный, в смысле вычурный, понимай его, кто как желает. Надо будет вас ввести в светское общество за такой стиль… там наплачетесь, когда вас атакуют придворные дуры.
Зайчик уловил неслышный толчок и понесся к воротам. Бобик очутился там моментально, оглянулся, весь из себя нетерпение.
Едва открыли ворота, мы промчались чуть по прямой, затем я прислушался и скорректировал движение. Дорога ушла в сторону, но, к счастью, Зайчику не нужны дороги, как и Бобику.
Под копытами мягко постанывает земля, я все старался понять, что же такое странное в этом зове-приглашении, что не зов и не приглашение, а Зайчик тем временем уже мчится по каменистой насыпи, потом вовсе пошел в горы, справа и слева начали подниматься, загораживая небо, высокие стены ущелья.
Ощущение такое, что некто могущественный отстранился от мира и никого не хочет видеть, но для меня оставил щель. Вовсе не потому, что хочет меня видеть, нет, такого желания не чувствую, как ни стараюсь, именно такая вот равнодушная и потому таинственная… незакрытость.
Зайчик сперва несся галопом, затем перешел на рысь и шаг, а я в недоумении уставился на отвесную стену впереди. Массивная и достаточно молодая гора, вернее, ее скол, где совершенно нет старческих трещин, уступов и выступов, куда могло бы забросить ветром земляную пыль и семена, а потом там укоренилась бы травка, постепенно расшатывая корнями прочный камень.
— Вперед, — сказал я, — вперед, мой Зайчик…
Бобик, смертельно обиженный, ринулся вперед и, усевшись возле самой стены, посмотрел на меня сердито и громко гавкнул.
— Ну ты чего? — укорил я. Это Зайчику я сказал, а ты меня и без слов понимаешь…
Теперь обиделся Зайчик, негодующе фыркнул и даже двинул мышцами спины так, что седло каким-то образом переместилось ближе к крупу, где трясет сильнее.
— Ну что вы за две заразы, — сказал я с сердцем. — Эгоисты… Люблю вас, это шутка такая, морды вы две наглые.
Стена могучая, солидная, однако я увидел за ней просторную лужайку, а дальше новую стену, но уже древнюю, старую, в трещинах и кавернах, а у самой земли высокий вход в темную пещеру.
Я протянул руку, кончики пальцев уперлись в камень, я сделал усилие, нажал, и рука свободно прошла на ту сторону.
— Зайчик, — сказал я с сильно бьющимся сердцем, — давай вперед, мой могучий слоник… Это всего лишь мара. Вперед!
Он недовольно хрюкнул, но пошел, Бобик взвизгнул, бросился вперед и мигом исчез в монолите камня. Мы с Зайчиком сделали усилие и… оказались на той стороне.
Оглянувшись, я вообще не увидел никакой стены. Только дорога по дну ущелья между высокими скалами, а дальше простор Ундерлендов.
— Хорошо, — сказал я с сильно стучащим сердцем, — теперь ждите меня здесь…
Они с укором смотрели вслед, а я, покинув седло, пошел прямо к чернеющему входу. Ощущение, что именно там некто или нечто, что знает обо мне, становится все сильнее…
Вход в пещеру кривой, свод высоко, просторно, однако из стен торчат довольно острые камни. Я двигался настороженно, уже хотел зажечь огонек, но впереди блеснул свет, через несколько минут я вышел в просторную пещеру.
В глубине слабый костер из сырых веток, сизый дым стелется по полу. Под стеной скрючился седой старик, упершись в нее костлявой спиной, при моем приближении даже не пошевелился.
Я всмотрелся, охнул.
— Агалантер!.. Что с тобой?
Он медленно поднял голову: лицо, испещренное морщинами, веки, вспухшие и красные, как после многочасовых ночных бдений.
— А-а-а, — произнес он равнодушно скрипучим голосом, — что-то знакомое… Ну да, тот герой, что вызволил меня из рук Тартеноса… Даже спас, как говорят в этом времени…
Я перевел дыхание, стараясь делать это незаметно, пусть не видит, что я трусил, но приятно, что узнал своего спасителя, а не шарахнул сразу о стену.
— Верно, — согласился я торопливо, — это я оказал ту крохотную услугу, но не стоит о таких пустяках… Что с тобой случилось, ты же великий маг? Я могу чем-то помочь?
Его высохшие губы чуть дрогнули в снисходительной улыбке.
— Молодой и сильный, — произнес он с легкой насмешкой, — отважный и не знающий сомнений… Когда-то и я таким был…
Я сказал осторожно:
— Ну, вообще-то я весь в сомнениях, великий Агалантер. Я знаю, что начавший уверенно обычно заканчивает сомнениями, а кто начинает свой путь в сомнениях, закончит в победной уверенности.
Он посмотрел на меня с некоторым интересом.
— О, мысль?.. Странно слышать от такого… зеленого.
— Кто ясно мыслит, — произнес я, — тот ясно и излагает. Я мыслю, следовательно, существую… хотя это из другой… гм… песни. Агалантер, я могу чем-то помочь?
Он посмотрел снисходительно — так король на троне смотрит на нищего у его ног.
— А чем ты можешь? Богатства меня не интересуют… Власть… тоже…
— Отомстить Тартеносу! — предложил я. — Он же тебя двести лет продержал распятым на стене!
— Двести пятьдесят, — уточнил он.
— Тем более! Его надо… самого так!
Он покачал головой.
— Когда-то и я хотел этого. Какие только мучения, пытки для него не придумывал… Потом… как-то все прошло. Слишком много жил, слишком много перепробовал, ничего нового, все повторяется, и все обрыдло…
Я переступил с ноги на ногу, еще не зная, что сказать на такое неожиданное заявление, порылся в памяти, она у меня сейчас абсолютная, отыскал фрагмент и сказал медленно и с печальной торжественностью в голосе:
— Всё суета сует и нет ничего нового под солнцем… Что пользы человеку от всех трудов его… Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки… Все реки текут в море, но море не переполняется. К тому месту, откуда текут, возвращаются, чтобы опять течь… Что было, то и будет: и что делалось, то и будет делаться… Бывает нечто, о чем говорят: смотри, это новое, но это было уже в веках… Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после…
Он сперва слушал молча, потом выпрямился, глаза заблестели, начал подниматься в волнении, но стукнулся головой о выступ скалы и рухнул обратно.
