Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая, кн. 1: Зимний зверь
На вопрос, долго ли ехать, Илойни показал три пальца, и Веселка понадеялась, что это все же три дня, а не три месяца. Ночевали по пути в личивинских поселках, но после третьего ночлега, перед полуднем, Веселка увидела совсем иное жилье. Река вдруг вывела их из леса на открытое пространство, и на берегу показалось городище – вполне обычное городище, какие стоят на всех говорлинских реках. Личивины направились прямо к воротам. На забороле мелькали фигурки, ворота стали раскрываться.
– Метса-Пала! – Вожак личивинов обернулся к ней и с гордостью показал плетью на ворота.
– Он здесь живет? – тревожно ахнула Веселка, и напуганная близкой встречей, и изумленная тем, что загадочный лесной князь живет в простом говорлинском городище, а не в какой-нибудь норе в глухой чаще.
– Нет. Ты скоро все знать, – сказал ей Илойни, и она замолчала.
Ворота с зубастыми волчьими черепами на столбах были уже совсем близко. Сейчас она и без вопросов все узнает.
Дружина въехала в ворота, и Веселка оказалась во дворе, который ничем не отличался от привычного ей: прямо на нее смотрел обычный терем, крыльцо с резными столбами, волоковые окошки клети с серыми клочками дыма возле полуоткрытых заслонок. По сторонам виднелись амбар, баня, колодец, вдоль внутренней стены городища выстроились избушки с хлевами и конюшнями – все как везде. Очень похоже на Убор и совсем не похоже на жилище лесного духа-оборотня. Говорлинская сторожевая застава на межах с чужим племенем, да и все!
Изо всех избушек спешили люди: мужчины по большей части были говорлинами, женщины – личивинками, а на любопытных детских личиках перемешались черты обоих народов. На лошадей лаяли личивинские большие собаки, похожие на волков.
На крыльцо вышел молодой мужчина с черными сросшимися бровями и небольшой темной бородкой, и все прочие расступались перед ним, как перед хозяином.
– Урхо! – крикнул он и добавил несколько личивинских слов, но Веселка не сомневалась, что перед ней говорлин.
Ее сняли с седла и подвели к крыльцу. Увидев ее, чернобровый удивился и перевел взгляд на Урхо, который уже что-то объяснял ему по-своему.
– Матушка! – вдруг закричал чернобровый, оглянувшись в сени. – Тайми, боярыню позови!
– Человек добрый! – взмолилась Веселка, не в силах больше выносить неизвестности. – Скажи мне наконец, куда я попала!
– Сейчас! – Чернобровый бегло ей кивнул. – Не бойся, не обидим. Сейчас моя жена подойдет. Тайми! – Он опять обернулся к раскрытой двери в сени. – Слышишь? Боярыня там идет?
Из сеней выскочила молодая женщина, белолицая, миловидная, с пушистыми рыжеватыми бровями и желтовато-зелеными глазами. Чернобровый кивнул ей на Веселку и сказал что-то; женщина спустилась с крыльца и взяла Веселку за руку.
– Идем, милая! – ласково позвала она. – Не бойся, никто тебя не обидит.
Веселка пошла за ней с чувством такого облегчения, будто вернулась домой, и испытывая к этой незнакомой женщине такое радостное и теплое расположение, точно это была ее родная сестра. Любой говорлин после личивинских лесов казался ей родичем: что бы ни было, теперь вокруг нее соплеменники, говорящие с ней на одном языке. После напряжения последних дней чувство полной безопасности навалилось на нее, как пуховая перина, так что даже ноги ослабели. Она словно бы выплыла из бескрайнего моря на твердый берег, и хотелось плакать от радости, не веря такому счастливому чуду.
Женщина привела ее наверх, в горницы, и Веселка с истинным наслаждением осматривала светлое, гладкое дерево пола, стен, потолка, где только на самом верху была черная полоса густой сажи, а ниже белели шитые покрышки на ларях и ларчиках. Здесь было тепло от маленькой печки, сложенной из камня и обмазанной глиной; у дальней стены стояла широкая лежанка, покрытая беличьим одеялом, висела колыбель с вырезанными на боках солнечными знаками и вышитой пеленой. Черноглазая девушка-личивинка держала на руках новорожденного младенца, и по тому, как молодая хозяйка, войдя, первый взгляд кинула на него, Веселка поняла, что это ее ребенок. Мальчик лет двух ползал по расстеленной на полу медвежьей шкуре, возя деревянную лошадку и издавая звуки, похожие на ржание. Все это так напомнило Веселке дом, Прямичев, ее семью, что на сердце стало легко, горячо, и даже слезы выступили на глазах от боли и радости.
Хозяйку не меньше Веселки мучило любопытство: не каждый день личивины из дальнего рода привозят сюда говорлинскую девицу, одетую в дорогущую кунью шубу! Но гостья выглядела такой усталой и измученной, что расспросы пришлось отложить: первым делом хозяйка дала Веселке теплой воды и полотенце с гребнем, предложила истопить баню, потом послала за кашей, пирогами, киселем. Между делом она рассказывала, и вскоре Веселка узнала хотя бы то, куда попала и кто здесь живет.
Городок назывался Межень и стоял на меже трех племен. Позади остался исток Турьи, принадлежавшей дремичам, а впереди начиналась Волота, река дебричей. Личивинские леса примыкали к истокам той и другой реки. Городок был поставлен всего три года назад и принадлежал дебрическому князю Огнеяру Чуроборскому. Здешним посадником был Кречет – тот чернобровый воевода, которого Веселка видела во дворе. Саму боярыню, его жену, звали Лисичкой; она была родом из ближних к Меженю дебрических окраин. Поженились они три года назад, когда князь Огнеяр построил город, и у них уже было двое детей: Тополек и Пчелка. Последнее хотя и не имело прямого отношения к делу, но было сообщено и выслушано с таким же удовольствием.
– А мне вроде толковали, что к Князю Волков везут, – сказала Веселка.
– Так и есть, – подтвердила боярыня. – Князь Огнеяр – он еще Князь Волков. Личивины его за бога почитают и ему дань платят.
И тогда Веселка вспомнила, что князь дебричей – оборотень. Как же она могла забыть – ведь к нему-то они и ехали, его-то Веверица и назвала виновником всех бед! Вела открыла старухе, что Огнеяр Чуроборский запер богиню Лелю в подземелье и тем лишил мир весны. Вспомнилось вече в Прямичеве, когда народ рвался собирать войско, а Громобой сказал, что пойдет один…
– Так правда, что он оборотень?
– Конечно, правда. Только это ничего. – Лисичка говорила так спокойно, будто оборотничество дебрического князя было самым житейским делом. – Про него много глупого болтают. Бывает, торговые гости мимо плавают – такую дичь несут, что хоть стой, хоть падай! Теперь вот выдумали, будто он Лелю украл и взаперти держит, потому-то, дескать, и весны все нет.
– А что – не мог? – осторожно спросила Веселка, не решаясь признаться, что и сама так думает.
– Да зачем ему Леля? – Лисичка всплеснула руками, будто услышала несусветную глупость. – У него своя жена есть, не хуже. Княгиня Милава берегиней была, на лебединых крыльях летала, и сама она хороша, как лебедь белая! Зачем ему еще кто-то? Как-то она теперь, княгиня наша, не уморила бы ее зима эта проклятая!
