Бронислава Вонсович - Плата за одиночество
— Ты мне всю жизнь сломал, сволочь! Ненавижу!
— Нам просто надо было развестись, — ответил он. — А еще лучше — никогда не жениться.
Мне было не жаль ни его, ни ее. Быть может, я смогла бы отнестись к обманутой жене с сочувствием, если бы она не пыталась идти по трупам. Но ее выбор моего уважения не заслуживал.
— Что теперь с ней будет? — спросила я Рудольфа.
— До суда посидит в заключении. А там уж как суд решит, — ответил он и виновато добавил: — Штеффи, а ведь я тоже не смог тебя защитить. Ты просто чудом в живых осталась.
— Не смог, — коротко согласилась я, не желая об этом говорить.
Что я могла добавить к сказанному? Сейчас совсем не до разговоров. Тетя Маргарета себя чувствовала очень плохо. Все эти волнения сегодняшнего дня очень дорого ей обошлись — она то и дело хваталась за сердце. До дома дошла с большим трудом и сразу легла, виновато пробормотав, что так и не успела приготовить мне комнату. Она выпила какие-то таблетки, лежавшие в верхнем ящике тумбочки, и уснула. Но дыхание было тяжелым и неровным, что меня сильно беспокоило. Не нужно ей торговать своим здоровьем. Все эти богатые иноры могут без ее кремов прекрасно обойтись. Раньше ей не для кого было беречься, но теперь у нее есть я, и я позабочусь о ней. Я прилегла рядом — ей будет кого позвать, если вдруг ночью станет хуже. Для нас с ней одиночество закончилось.
Эпилог
Прошло несколько дней. Тетя Маргарета пришла в себя как от обретения родной племянницы, так и от того, что чуть было опять не осталась одна. Она была уверена, что моя мать поместила меня в приют и заставила ее саму забыть случившееся, чтобы никто ничего не мог узнать, так как инора Шварц неоднократно угрожала любовнице мужа. Я была склонна с ней согласиться, хотя записка все равно казалась мне слишком сухой. Но быть может, мама не хотела, чтобы я, став взрослой, ее разыскала и попала под удар жены отца? Опасения ее оказались небезосновательными. Теперь никак не узнать, что она думала и чего хотела. Я согласилась остаться с тетей Маргаретой, чем ее необычайно порадовала. Теперь уже она хотела осчастливить всех, кого сможет, и убеждала меня, что инор Шварц не так и виноват, и пыталась нас с ним примирить. Я не соглашалась с ней. Я давно вышла из возраста, когда нужен отец, и он все эти долгие годы как-то без меня обходился, сможет прожить и дальше. Но тетя и новоявленный отец с моим решением не соглашались и постоянно пытались хоть так, хоть иначе заставить меня принять и второго родственника.
— Думаю, если бы жена инора Шварца знала, как ты его будешь мучить, — как-то в сердцах сказала тетя, — она не только не стала бы тебя убивать, но сама бы ему рассказала о твоем существовании. Штеффи, постарайся понять, что у взрослого мужчины есть обязанности, которыми он не может пренебречь. Он не мог тогда не уехать, но он не собирался бросать Эльзу. Просто жизнь так сложилась, понимаешь?
— Ему не нужно было морочить голову моей маме, — возразила я. — Он был женат, зачем он связался с молоденькой магичкой?
— Ты знаешь, кто там кому морочил? — вплеснула руками тетя. — Да Эльза, если что себе в голову вбивала, старалась непременно добиться. Она наверняка была уверена, что жена Шварца согласится с ним развестись.
— Мы сейчас только с его слов судить можем, — упрямо возразила я. — А он не мог сказать «нет» девушке, которая его добивалась? Он, взрослый, женатый человек?
— Штеффи, если любишь, сказать «нет» иногда невозможно, — возразила тетя. — Подумай, не отвергай его. Он твой отец, какой уж есть, другого все равно не будет. Я пригласила его сегодня на ужин. Поговорите, узнаете немного друг друга…
Я лишь покачала головой. Я не находила ничего общего с инором Шварцем и находить не хотела. Да и совсем не он занимал сейчас все мои мысли. Рудольф меня беспокоил много больше. Я так и не видела его больше с того самого дня, когда меня чуть не убили. Инор Шварц как-то обмолвился, что Руди направили на обыск дома Хофмайстера, и это займет не один день. Я понимала, что служебные обязанности для Рудольфа очень важны. Но ведь если бы важна для него была и я, он мог зайти попрощаться. Возможно, он отправлялся рано утром, когда магазин был еще закрыт и охранная сигнализация работала. Но он мог пойти и в Сабинину квартиру, тогда меня там ждет записка. В свое бывшее жилище я не ходила, полностью поглощенная событиями последних дней. Тетя Маргарета не хотела отпускать меня от себя, постоянно боялась, что случится что-нибудь нехорошее. Я начинала опасаться, что мне придется провести остаток жизни, не отходя далеко от ее юбки, но постепенно она пришла в себя и, хоть и неохотно, разрешала выходить в ближайшие магазины — нам надо было что-то есть, а продукты сами не доставлялись. На втором этаже у нее была собственная кухонька с артефактом — поглотителем запахов, достаточно эффективным, чтобы ничего не доносилось в торговый зал, где стояли стройными рядами баночки с надписью «Эберхардт». Стояли они, никем не тревожимые, — магазин мы пока не открывали. Не то было состояние и у меня, и у тети Маргареты, чтобы невозмутимо улыбаться покупательницам. И сейчас я была вольна распоряжаться собственным временем, чем и воспользовалась, поцеловав тетю перед уходом в теплую родную щеку.
Солнечный день полностью унес остатки плохого настроения, и я начала подумывать, не права ли тетя, говоря про инора Шварца. Возможно, ему тоже плохо одному? Он хоть и ушел от жены, но так больше ни с кем и не пытался создать даже подобия семьи, говорил, что не может забыть мою маму. Ведь возможно такое, что действительно любил, писал, а когда не получил ни одного ответа, уверился, что был лишь мимолетным увлечением?
До Сабининой квартиры я дойти не успела. Рудольфа я увидела раньше, недалеко от кондитерской, куда мы с ним как-то заходили, изображая счастливых нареченных. Вернулся из командировки и поспешил сразу к той, кого любит. Инорита была хорошенькая, как на картинке из Сабининых романов, — яркая блондинка с черными бархатными глазами и тонкими чертами лица. Она заливисто хохотала и постукивала изящной ручкой в кружевной перчатке по его плечу. Я застыла на месте, не в силах оторваться от этой сцены. Длилась она недолго. Девушка поцеловала Рудольфа в щеку и помахала на прощанье, но он удержал ее за руку и начал что-то выговаривать. Дальше я смотреть не стала. Развернулась и пошла назад. Все краски яркого солнечного дня внезапно стали тусклыми и потеряли свой цвет. Я повторяла себе, что он мне никогда ничего не обещал и даже познакомился со мной ради работы, а помолвка сразу была ненастоящей и требовалась, чтобы выманить преступника. Браслет невыносимо давил на руку, я его сняла и положила в карман. Но легче не стало. Место, где только что был символ нашей помолвки, теперь казалось голым и незащищенным, а болело так, словно с него заживо содрали кожу. Наверное, я просто привыкла к этому браслету, начала считать его частью себя. Какая дура! Он никогда мне не принадлежал. Ни он, ни тот, кто его мне вручил.
