Варя Медная - Принцесса в академии. Суженый
— Гостем больше, гостем меньше — мейстер не заметит. Сэкономит на закусках.
— Прекратите вести себя как маленький.
Якул сунул руки под мышки и уставился в огонь. Даже пламя в камине горело не так, как надо, чуть теплилось: новехонькие дрова, а чадят и чихают искрами, как отсыревшие. Самовоспламеняющиеся угли и те устроили забастовку.
— Утром мейстер прилетал лично.
— Знаю, видел в окно Тиберия.
— Мне пришлось сказать, что вас нет дома.
— Мм…
— Он поинтересовался, не отрастили ли вы крылья, потому что Варгар в ангаре, или, может, научились, подобно ифритам, путешествовать через зеркала?
Хозяин дернулся и резко убрал ноги со стола. Впервые на лице промелькнула искра эмоций.
— Тогда скажи ему, что я не приеду, потому что союз дракона и человека — это омерзительно! Идет вразрез с древними традициями. А мы, драконы, очень чтим традиции. Они лежат в основе нашего, да и любого другого общества. Его собственные слова.
— Господин Кроверус… — укоряюще покачал головой слуга.
— Что такое? Мейстер не любит правду? Или любит только ту правду, которая исходит от него? Ступай, Хоррибл, я хочу остаться один.
Слуга вздохнул и двинулся к двери. Уже взявшись за ручку, не выдержал, вернулся обратно и ткнул в хозяина пальцем.
— Нет, я не стану молчать! Вы не имеет права сидеть тут и страдать. Вы сами во всем виноваты. Принцесса не по собственному желанию ушла, это вы ее прогнали!
— Ты знаешь, что у меня не было другого выхода.
— Не было выхода? Ха-ха и еще раз ха! Принцесса Оливия — живое доказательство того, что выход есть всегда, из любой ситуации. Только вы не захотели его видеть. Вам удобнее было законопатить все окна и двери, чтобы никто не мешал вам сидеть тут и жалеть самого себя.
— Ты слышал ифрита, — вскипел Якул, поднялся и оперся кулаками о стол, — и он прав: однажды я могу выйти из себя, потерять контроль всего на секунду и тогда…
— Что тогда? Принцесса провела под этой крышей неделю, и за эту неделю натворила столько, что хватило бы вывести из себя весь драконий клан. И вы выходили из себя, еще как! И не раз. И ничего, обошлось. Так что все это отговорки. А тот грифон? Вы же помчались через полмира, едва получив весточку из Потерии, и сделали невозможное, отыскав его, а потом даже не рассказали ей.
— Хоррибл… — устало начал Якул.
— Знаете, что я думаю? Вам на руку, что от Знака оказалось так легко избавиться. Теперь снова можете глядеться в зеркало, если, конечно, сумеете себя выносить. Помните, мы еще удивлялись, что все оказалось так просто: только-то и нужно, что отречься от второй половинки. А теперь я считаю, что Знаки устроены очень мудро. Они подталкивают, намекают, тычут носом, и единственное, чего не прощают, — предательства, а именно это вы и сделали. Отрекитесь от любви, и она отречется от вас!
От слуги исходил почти осязаемый шквал негодования. Никогда прежде Якул не видел кроткого Хоррибла таким, как во время этой обличительной речи: брови сдвинуты, и весь он подтянутый, напружиненный и очень суровый. Что ни слово — то бритва.
— Хоррибл, послушай, ты несправедлив… — забормотал он.
— Нет, это вы послушайте! Вы не о принцессе печетесь, а о себе, о своем душевном равновесии. Это тем более нелепо, что вы его уже потеряли. А знаете почему? Потому что побоялись решиться на то, чего хотели больше всего на свете. Можете винить отца в чем угодно другом, но этот выбор был только ваш, и последствия на вашей совести. Не мейстер, не госпожа Грациана, не члены Клуба, это вы, своими руками оттолкнули счастье, и пенять больше некому. Так что поделом вам! Я-то всегда считал трусом себя, потому что боялся жизни, боялся выйти за стены замка, тешась мыслью, что и так знаю все о мире снаружи. Но знаете что? Знать о мире и иметь смелость жить в нем — это две разные вещи. Те, кто боится жить в полную силу, обречены на одиночество. Поэтому настоящий трус — это вы. И вообще я беру отгул, вот так-то!
Якул хотел что-то возразить, но, услышав последние слова, пораженно осел обратно в кресло.
— Ты меня… бросаешь?
— Да! — отрезал Хоррибл, поправил узел на галстуке и добавил уже обычным тоном: — Но только на один день. Хочу, знаете ли, так, слегка отвлечься, проветриться: заглянуть в соседнее королевство, слетать на другой конец земли, совершить морское плавание за тысячу миль отсюда, переместиться с помощью волшебного амулета в неизведанные дали, или еще что-нибудь в том же духе. Так что, с вашего позволения, откланиваюсь.
Он развернулся и с очень прямой спиной вышел из кабинета.
Якул продолжал растерянно смотреть ему вслед, даже когда дверь уже закрылась. Правда через минуту она снова открылась, и слуга уточнил:
— Я ведь могу взять Варгару на этот вечерок?
ГЛАВА 34
Про Дружбу, Любовь и пещерные фокусы
— Ливи…
— А? Да?
— Ты должна съесть мою ладью, — подсказал Озриэль.
— Ой, прости! — Я рассеянно повозила взглядом по клеточкам, переставила фигуру и бодро изрекла: — Вот так!
— Это был конь.
— Правда?
Ифрит со вздохом поднялся и направился к эркерному окну. Тень ниши наполовину скрыла его.
— Прости, я сегодня сама не своя. Лучше доиграем в следующий раз.
— Эту партию мы играем уже почти три недели.
— Неужели? — удивилась я. — Так это все та же?
Озриэль отодвинул занавеску и выглянул наружу, хотя смотреть было не на что: уже стемнело, вдобавок накрапывал дождь, размазывая по стеклу остатки очертаний.
— Это нужно прекратить, — тихо сказал он.
— Ты прав. — Я поднялась, сложила обе створки шахматной доски и наклонила ее, ссыпая фигурки в мешочек. — Начнем другую, эта какая-то неправильная.
— Я не о шахматах, Ливи.
Что-то в его тоне заставило меня отложить доску, а дыхание — участиться.
Озриэль стоял ко мне спиной, засунув руки в задние карманы брюк, и рассматривал темень за окном.
— О чем ты? — неуверенно спросила я и приблизилась.
В черном стекле отражалось бледное размытое пятно вместо лица.
Он повернулся, глядя в пол, взял меня за руки и вскинул глаза:
— Ты меня больше не любишь, Ливи?
— Как… — я запнулась, — ты можешь такое говорить? Конечно, я люблю тебя, Озриэль! — Голос сорвался, а внутри все сжалось.
Я положила руку ему на щеку, чувствуя, как пульс бьется на кончиках пальцев.
Я не лгала: еще ни к кому и никогда я не испытывала такого тепла, доверия и нежности, как к Озриэлю. С ним было хорошо и легко, как… с Микой. Только Мика друг, а Озриэль — возлюбленный и жених.
С минуту он внимательно смотрел на меня, наклонив голову к плечу, а потом накрыл лежащую на щеке ладонь своей.
