Дженнифер Робертсон - Разрушитель меча
Когда акиви кончился, я забеспокоился и отправился выяснять, что же, в аиды, могло задержать Дел так надолго.
Она сидела ко мне спиной, укутавшись в бурнус и накинув на голову капюшон. Я открыл рот, собираясь спросить чем, в аиды, она занимается, когда она испуганно вздрогнула, обернулась и взглянула на меня широко раскрытыми глазами.
Потеряв дар речи от изумления, я уставился на нее. Оба мы застыли как статуи.
Я видел только голубые глаза. Голубейшие, ярчайшие глаза. Они были теми же знакомыми глазами, того же цвета и чистоты, но все остальное изменилось.
Я долго не мог произнести ни звука, но потом умудрился выдавить:
— Что ты с собой сделала?
Она заговорила медленно и рассудительно, тем тоном, каким убеждают скорее себя, чем окружающих.
— Я сделала себя другим человеком.
Я наконец-то пошевелился, шагнул к кровати, неуверенно протянул руку и скинул капюшон на плечи.
— Все? — недоверчиво прошептал я.
Дел выгнула почерневшие брови.
— Женщина с черно-белыми волосами привлекала бы даже больше внимания, чем Северная баска.
— Но… мне нравятся светлые волосы.
Она помрачнела.
— Это краска, ее можно смыть.
— А это? — я коснулся одной смуглой щеки.
— Это тоже, — черноволосая смуглая Дел, сердившаяся на меня, совсем не напоминала обычный более светлый вариант, хотя выражение лица не изменилось. — Я похожа на Южанку?
— Нет. У них глаза черные или карие.
— Тогда я с Границы.
— Ха.
— Пусть все так думают.
Я внимательно рассматривал ее. Светлые волосы, выжженные солнцем, стали черными. Краска еще не успела высохнуть и гладкие пряди влажно блестели. Контур бровей стал четким, заостряя выражение лица. Дел покрасила даже ресницы. Смуглая кожа была светлее чем у большинства Южан и почти не отличалась от моей, не было только медного оттенка.
Я нахмурился, сделал шаг назад, пожевал губу, раздумывая.
Странное это было ощущение. Я знал только одну Дел: светловолосую, голубоглазую, выросшую под прохладным солнцем. Она всегда оставалась Северянкой, чужой для Юга и внешностью, и привычками. Теперь все изменилось — по цвету кожи и волос Дел можно было принять за настоящую Южанку. Став похожей на большинство женщин, Дел потеряла свою необычность, привлекавшую глаз любого мужчины, но осталась поразительно красивой, хотя уже другой красотой. Чужой и одновременно знакомой.
Сравнивая старую Дел с новой, я понял, что чувствует человек, когда знакомое становится необычным. Дразнящим.
Не это ли чувствовал Умир? Не потому ли его так привлекали отличия?
И в новом обличье Дел осталась прекрасной. Темная кожа и крашеные волосы не лишили ее чистоты линий, чувства собственного достоинства и физической силы, которые отличали ее от других.
Краска была плохой, кожа казалась грязной, но под этой кожей по-прежнему скрывался блеск великолепной стали.
— Зачем? — спросил я.
— Я Южная женщина… Я с Границы. Я еду в Джулу и для сопровождения наняла охранника.
— Зачем? — повторил я, чуть прищурившись.
— Потому что никто не ищет такую пару. А ты как думаешь?
— А-а. Значит я тоже должен перекрасить волосы?
Она пожала плечами.
— Не обязательно. Из нас двоих больше внимания обращают на меня. — Я задумчиво кивнул.
— Кажется мы уже говорили, что кое-кто на Юге меня знает. Видишь ли, некоторые физические отличия позволяют узнать меня даже тем, кто меня никогда не видел.
— О тебе, конечно, тоже будут расспрашивать… но Песчаный Тигр путешествует со светловолосой Северной баской, которая носит меч — и умеет им пользоваться, — Дел запальчиво пыталась меня убедить. — А кого заинтересует пристойная женщина с Границы, которая никогда не держала в руках яватму и поэтому наняла танцора меча для защиты?
— И ты думаешь, что это собьет их со следа.
— Либо собьет, либо они просто разделятся.
— Не выйдет, — отрезал я не раздумывая. — Конечно они будут расспрашивать и о Северной баске… и может быть ее отсутствие их смутит. Но не заставит свернуть.
— Пусть не свернуть, но если за то время, пока они будут раздумывать, мы успеем добраться до Джулы — или куда там еще придется идти — ловушка сработает.
Я выдавил вялую улыбку, все еще прицениваясь к черноволосой и темнокожей Дел.
— А может этим ты решили проверить мой… интерес к тебе?
— Нет, — сухо ответила она. — Я не знаю, что женщина должна сделать с собой, чтобы ты потерял к ней интерес. Думаю, даже если бы я была лысой, ты и тогда не остановился бы.
Я несогласно заворчал.
— Лысые женщины меня не возбуждают.
Дел задумчиво осмотрела меня.
— А вот тебе стоит состричь волосы.
— Зачем? — испугался я.
— Чтобы проверить, возбуждают ли меня лысые мужчины.
— А ты закрой глаза, — предложил я, — и представь все, что захочешь.
Улыбка Дел осталась улыбкой Дел, несмотря на краску. Не изменился и мой ответ.
35
Я был холодным, холодным как лед… холодным как камень в Северных горах, треснувший от Северного ветра. Воздух, острый как нож, омывал беззащитное тело, покрытое мурашками. Я поежился, поплотнее укутался в потертое одеяло…
…и понял, что проснулся. На Юге, весь мокрый от жары.
Сонно выругавшись, я откинул одеяло и понял, что Дел рядом нет.
Невероятным усилием разодрав веки, я обнаружил ее в другом конце комнаты, сидящей у стены напротив кровати. Она сидела и рассматривала свое отражение в стали яватмы, которую держала двумя руками на уровне лица.
Мне даже в голову не пришло, что Дел могла избрать такую позу, чтобы отдохнуть. Она не пела, выполняя какой-нибудь загадочный Северный ритуал, не затачивала сталь. Она просто сидела и смотрела. С моего места широкий клинок закрывал ее глаза. Я видел только подбородок, рот, нос и верхнюю часть лба.
Я приподнялся на локте.
— Что ты делаешь?
— Смотрю на свое отражение, — тихо сообщила Дел и положила клинок на бедра. Пальцы одной руки зарылись в черные волосы, высохшие и потускневшие. Смотрела она, спокойно и сосредоточенно, в никуда. Взгляд был жуткий, отрешенный. Потом пальцы выскользнули из волос и безвольно упали на покрытое туникой бедро. — Ты знаешь, что я сделала? — прошептала она.
Я насторожился.
— Ты о чем? О краске? Но ты же сама говорила, что ее можно смыть.
Дел смотрела сквозь меня.
— Что я сделала, — повторила она и тяжело прижалась к стене, не спуская с бедер меч. На ее лице появилась странная смесь внезапного осознания и облегчения; усталое понимание и неясное открытие, которые, как она надеялась, могли принести ей покой. Она закрыла глаза, поежилась, и тихо засмеялась своим мыслям, бормоча на Высокогорном что-то непереводимое.
