Виктор Демуров - Зарницы грозы
— Возвращайтесь! — взмолился Баюн. — У нас ни царя теперь, ни наместника — опять бардак начнется. Не сяду же я на престол!
— Не успеет начаться. — Елена сделала жест рукой: иди. Баюн вышел за двери, покосился туда-сюда, прислушался и скрылся.
Когда с добрый десяток стражников ворвалось в палату, тела Финиста они не увидели. На спинке трона сидела сова, держа в когтях корону Тридевятого. Завидев людей, она гукнула и улетела, унося корону с собой. Это породило самые диковинные слухи.
Рысь сказал Марье, что Федот своего добился и погиб храбро, а его самого спасла царевна Елена и обещала вернуться. Больше ничего не говорил. Помянули старого стрельца, помянули и Емелю заодно. Баюна Марья приютила у себя, на время.
За опустевший престол развернулась грызня. Кто только не лез в цари. Появлялись даже худородные самозванцы, выдававшие себя за чудом выжившего Ивана. Дума так и вовсе бурлила. Началась вялая смута: бояре дерутся — народ не вмешивается. От войн и без того все утомились, хотели просто жить, все равно, с кем. Рати на западе будто сами по себе стали, от Тридевятого отдельно. Но там уже, хвала Светлому Князю, притухало. Королевства в хаос сваливались: повсюду разразились восстания, и армии пришлось отводить из похода, чтобы подавлять народ. Скимен воспрял, отбил часть страны, на судьбу Фридриха плюнул и посадил королем его брата, помладше да посмекалистее. Авалон трясло — там некий Ланцелот целые города поднял против Гвиневры.
Синьцы отыскали в Заморье Бармаглота и выпустили его на волю. Для Разящего это стало смертельным ударом. Разорванный, как мешок, он издох, но Чи-Ю его кровь не досталась. Светлый Император рассек сердце заморского демона и принудил свое бунтующее порождение убраться в Ди-Юй. Заморье стало полудиким краем, где не жили, а выживали. Метрополис зарастал травой. Императору Мингу было некое видение, после которого он сложил с себя власть и стал монахом. Его сын, занявший престол, велел прекращать войну. Но укротить Чи-Ю было не так-то просто: он все же оставил синьцев на тех землях, что они удержали, и создал там анклавы, куда постепенно переселялись новые люди.
В Лукоморье вернулся Вестник Рассвета Ставр, и тоже протянул руки к трону. Дружина у него была недурная, поэтому удача сопутствовала больше, чем другим. Баюн, которому надоел беспорядок, собрался уже хоть зверей лесных собрать и особо наглых царьков прижать к когтю, но тут нежданно-негаданно появилась Елена Премудрая. Влетела сова в царский терем, где в ту пору обретался какой-то Дюк Степанович, ударилась о пол и обратилась рыжеволосой царевной с пропавшей короной Тридевятого на голове. К ней вышли прямо из стен и семь стражей ее, богатыри в закрытых шеломах.
Народ, исстрадавшийся, принял царевну с радостью. Всю боярскую вольницу Елена придушила властной рукой. Ставра, корорых пытался кочевряжиться и ночью с дружиной в терем ломанулся, сослала на север. Вернула чародейством Змея Горыныча и вновь его сковала. Рассказала по яблочку правду о Волхе и Грозе. Хотела для этого позвать Баюна, но тот отказался:
— Пусть пока забудут про меня вообще.
Аламаннцам царевна заслала помощи, и через несколько месяцев Скимен наконец-то от Балора отделался. С королевствами подписали мир. Посылали такое предложение и Гвиневре, но та не ответила. Гораздо труднее было людей с навами помирить. То и дело опять случались стычки. Впрочем, навы стали теперь менее наглыми. По тем слухам, что до Баюна доходили, Светлый Князь и его братья вступили в бой с Вием, и его власть что в Нави, что на земле ослабела. Пользуясь этим, Волх подавил вспыхнувший было в своих владениях бунт, назначив нового первосвященника. Демону снова стал поступать корм, правда, в гораздо меньших количествах. Но Елена Премудрая обещала поправить дело. Не будучи темной, к Волху она, тем не менее, относилась тепло, если не сказать ласково.
— Он дурной, — говорила царевна, — как пес-подросток. Молодой, буйный себе же во вред. Надо его от глупостей уберечь. Заронить частичку света. Как в корабль подпускают воды, чтобы не переворачивался.
— Такое только Светлый Князь может, — отвечал Баюн.
— Я что тебе говорила? Никто, кроме нас. Я живу в этом государстве, я им правлю. Мне и найти способ его приручить. А для начала я хочу, чтобы, раз уж люди знают про Волха, пусть это знание пробуждает в них не страх, а почтение. Вдумайся, Баюн, это объяснит всем, почему они должны любить свою родину. Не потому, что так положено, не потому, что царь Божий помазанник, а потому, что таким образом они питают и поддерживают нашего иномирового покровителя.
— Вера, — сказал рысь. — Вот как это называется. Создание нового божества.
— Пожалуй, что так.
Ставр самовольно вернулся из ссылки в месяце листопаде. Но не в Лукоморье, а к Калину Калиновичу, который у себя в лесу собирал опять каких-то людей. Вскорости одним вечером на блюдцах вместо новостей появилось лицо Ставра, который, то и дело запинаясь и кося в бумажку, заявил, что царевна Елена — не настоящая, а самозванка, воспитанная в Заморье. Избушку Калина нашли и оцепили, не успел Ставр свою мысль продолжить. Вестников Рассвета Елена приказала допросить и кое-кого казнила. Услышав об этом, Баюн примчался к ней.
— Твой Калин Калинович, — сказала царевна, — подданный Авалона. Там у него денег, как грязи, и собственный дворец. Его в Тридевятом купеческого звания лишили, потому что он молодильными яблоками торговал без грамот и пошлин, в себя. А потом стал авалонским друидам продавать наших красных девиц для жертвоприношений, кровавой требы. Когда попался, бежал, в Камелоте его приютили. Он всем черным чародеям Авалона друг. И конфидант Грозы, судя по всему.
Рысь отправился в темницу, где Калин Калинович сидел и ждал, что решит царевна.
— Когда первый Волх родился, — сказал бывший купец вместо приветствия, — раздался гром и великое сотрясение земли, и всех живых тварей обуял ужас. А ты, Баюн, я смотрю, обратно ему поклонился. Ну что же, не мне тебя судить.
— Да уж точно, не тебе, — ответил ему рысь. — Ты Емелю подвел под нож и Федота сгубил. Ты мне много наговорил, а оказалось, ты Грозе служишь. Что, Вий уже Авалоном вместо Заморья хочет мир вычерпать?
Враз глаза Калина омертвели, сделались как у нав — холодные, бездушные. И когда он заговорил, голос его больше не звучал мягко.
— Авалон был великой империей, — процедил Калин. — Умнее, древнее, хитрее, лучше во сто крат, чем эти заморские выскочки. Мы забыли больше, чем они знали. С самого начала нужно было ставить на Камелот, а не на Метрополис. Тогда уже давно бы сгнили трупы демонов, и господин наш объединил мир под своим водительством. А ты, рысь, дурак. Тебе такую славу пророчили. Тебя уже и так, и сяк, и тушкой, и чучелком пытались к нам завести. Ты бы мог войти в Семью, да что там — во всемирный совет. Шутка ли, Грозою помеченный!
