Лайан Герн - Сияние луны
Он взял меня за руку.
– Сожалею, Такео. Похоже, никто не выжил.
– Фудзивара мертв?
– Да, его смерть установлена. – Макото замолчал и тихо добавил: – Кондо погиб вместе с ним.
Кондо, которого я послал с Шизукой…
– А твой друг?
– Он тоже. Бедный Мамору. Для него это было избавлением. – Я молчал. Макото осторожно произнес: – Ее тела не нашли, но…
– Я должен знать наверняка. Поедешь туда ради меня?
Друг согласился отправиться следующим утром. Вся ночь прошла в тяжелых раздумьях. Что делать, если Каэдэ нет в живых? Естественное желание – последовать за ней, но как покинуть тех, кто так преданно шел за мной? К рассвету я понял истину слов Е-Ана и Макото. Моя жизнь мне не принадлежит. Только я могу установить мир. Я обречен жить.
Ночью меня посетила еще одна важная мысль, и я позвал Макото, пока он не уехал. Причиной беспокойства были записи, которые забрала с собой Каэдэ. Если мне суждено жить, надо заполучить их до начала зимы, ведь в долгие зимние месяцы предстоит разработать стратегию на лето. Враги не преминут использовать против меня Племя. Я чувствовал, что весной придется покинуть Хаги и утвердить свою власть в Трех Странах, возможно, даже поселиться в Инуяме и сделать ее столицей. На лице невольно возникла горькая улыбка, ведь название города означает – Гора Пса. Она словно ждала меня.
Я велел Макото взять с собой Хироши. Мальчик покажет, где спрятаны записи. Меня не покидала тайная надежда, что Каэдэ в Ширакаве и Макото привезет ее мне.
Они вернулись в морозный день двумя неделями позже. Одни. Разочарование чуть не задушило меня. Еще и с пустыми руками.
– Пещеры охраняет старуха. Она заявила, что отдаст записи только тебе лично, – сказал Макото. – Сожалею, но она не поддается никаким уговорам.
– Давайте вернемся, – бодро предложил Хироши. – Я поеду с господином Отори.
– Да, господину Отори надо отправляться, – согласился Макото, собирался что-то добавить, но передумал.
– Что? – не сдержался я.
Он смотрел на меня со странным выражением сострадания и преданной любви:
– Все поедем. Выясним раз и навсегда, что известно о госпоже Отори.
Я хотел сорваться с места и в то же время сомневался, есть ли смысл в путешествии, не слишком ли поздно.
– Мы рискуем не успеть до снегов. Я планировал зимовать в Хаги.
– В худшем случае проведешь зиму в Тераяме. Я сам останусь в храме на обратном пути. Там мое место. Наша дружба подходит к концу.
– Ты оставляешь меня? Почему?
– Мне есть, чем заняться. Ты достиг всего, в чем я хотел тебе помочь. Теперь меня тянет обратно в храм.
Я был обескуражен. Неужели мне предстоит потерять всех, кого люблю? Я отвернулся, пряча чувства.
– Думая, что ты умираешь, я дал клятву Просветленному служить твоему делу иным способом, лишь бы ты жил. Я сражался бок о бок с тобой, убивал людей и снова пошел бы в бой. Только ведь в итоге это ничего не решает. Круговорот насилия продолжается, и конца ему не видно.
Эти слова надолго засели у меня в памяти. В бреду я размышлял о том же самом.
– Во время лихорадки ты говорил об отце, о заповеди Потаенных не лишать никого жизни. Как воину, мне ее сложно понять, однако как монах я должен это осмыслить и принять. Той ночью я дал клятву никогда не убивать. Буду искать мир через молитву и медитацию. Я оставил в Тераяме флейту и взял в руки меч. Пришло время оставить его здесь и вернуться туда за инструментом. – Макото слега улыбнулся: – Со стороны все это выглядит сумасшествием. Я делаю первый шаг по долгой и сложной дороге, но таков мой путь.
Я ничего не ответил, лишь представил храм в Тераяме, где похоронены Шигеру и Такеши, где я нашел приют, где мы с Каэдэ поженились. Он стоит в середине Трех Стран, подобно физическому и духовному сердцу моей земли и всей жизни. Отныне Макото будет там молиться за мир, постоянно борясь за наше дело. Но один человек подобен капле краски в бездонной бочке, и все же я вижу, как краска растекается на долгие годы зелено-голубым цветом, с коим у меня всегда ассоциировался мир. Под влиянием Макото храм станет самым миротворным местом, как и задумал создатель.
– Я не покидаю тебя, – мягко произнес он. – Я буду с тобой, только иначе.
У меня не было слов выразить благодарность. Друг понял мое душевное смятение и предпринял первую попытку облегчить его. Я мог лишь поблагодарить его и отпустить.
Кенжи, заручившись молчаливым согласием Шийо, протестовал против моего решения отправиться в путь, говорил, будто я накликаю бед, если совершу такое путешествие, не до конца выздоровев. Мне же с каждым днем было лучше, рука почти зажила, хотя по-прежнему болела, мерещились потерянные пальцы. Печалясь об утрате ловкости, я пытался приспособить левую руку к мечу и кисточке. По крайней мере, она хорошо держала уздечку, а значит, у меня получится ехать верхом. Основной заботой было восстановление Хаги, но Миеси Ка-хеи с отцом уверили, что справятся и без меня. Кахеи и остальную часть моей армии вместе с Макото задержало землетрясение, впрочем, обошлось без жертв. Их прибытие значительно увеличило наши силы и ускорило восстановление города. Я велел послать гонца в Шухо за плотником Хиро, чтобы вернуть в клан его семью.
В конце концов Кенжи уступил и, несмотря на боль в сломанных ребрах согласился сопровождать меня, ворчливо добавив, что лучше б я справился с Котаро самостоятельно. Я простил ему этот сарказм от радости возыметь такого спутника, и еще мы прихватили Таку, чтобы не оставлять его в столь подавленном настроении. Он, как обычно, пререкался с Хироши, хотя сын воина стал более терпелив, а сын Племени менее высокомерен, и между ними завязалась настоящая дружба. Мы взяли из города людей и поставили группами вдоль дороги отстраивать разрушенные деревни и фермы. Землетрясение прошло косой с севера на юг, и мы следовали по этой линии. Приближалась середина зимы, несмотря на потери, люди готовились к празднованию Нового года, жизнь начиналась заново.
Дни были морозные, но ясные, пейзаж – голый и промозглый. С болот кричал бекас, цвета виделись серыми и смазанными. Мы ехали точно на юг, вечерами на западе виднелся красный закат – единственная яркая краска в однотонном мире. Ночами стоял сильный холод, сверкали огромные звезды, под утро все покрывалось инеем.
Я знал, что Макото хранит какую-то тайну, но понятия не имел, окажется ли она хорошей или плохой. С каждым днем он все больше сиял от непонятного мне предвкушения. Мое настроение постоянно менялось. Я был рад снова ехать верхом на Шане, с другой стороны, все портили холод, тяготы путешествия, боль и бессилие правой руки. Ночами стоящие передо мной цели казались недостижимыми, особенно, если к ним придется стремиться без Каэдэ.
