Дмитрий Башунов - Ангелы над Москвой
— И очень даже запросто, если мы во плоти! — радостно прокричал кентавр, со смехом выскакивая на поляну.
— Одной коняки мало… — поморщилась Нюша.
— Как зовут тебя, странное существо? — прорычал Плюх, и всем стало заметно, что под его вздыбленной шерстью играют, перекатываясь, мощные мускулы.
— Дайте мне имя сами, — миролюбиво попросил кентавр. — Во мне две живых души. Об имени мы между собой никак не договоримся.
— Андрогиппус, — предложила Оля. — Был такой язык, греческий…
— Андрюха, то есть. Если по-свойски, — упростил Плюх.
Ворон дождался всеобщего успокоения и спросил:
— Что тебе известно, странное существо, о космических кораблях пришельцев?
— Сейчас у своих спрошу! — все так же весело прокричал кентавр и на минуту сосредоточенно замолчал. — Ну, теперь, пожалуй, все известно.
— Как они летают? — поинтересовался Кроу.
— Главный двигатель корабля, — принялся рассказывать кентавр, — это огромное изогнутое зеркало, в фокус которого подается вещество, превращаемое в энергию. Практически вся образующаяся энергия отбрасывается зеркалом в одну сторону. Так получается реактивный эффект…
— Как может вещество выдержать напор энергии? — спросил Кроу.
— Вещество не может. Вещество — само есть «сгущенная» энергия, — объяснял кентавр. — Зеркало только обозначено веществом, а на самом деле оно состоит из чужеродного для нас пространства.
— Как это? — изумился ворон.
— Подожди минутку, — попросил его кентавр, — я у своих спрошу…
— Ну, вот, — продолжил он после немого диалога с кем-то невидимым, — в нашем пространстве три измерения: длина, ширина и высота. А в пространстве, образующем зеркало, их четыре: длина, ширина, высота — как у нас, и еще глубина.
— Глубина — это куда? — не понял Плюх.
— Это куда-то внутрь, — ответил кентавр, — но как — я и сам не могу в толк взять. В общем, зеркало отражает энергию. Корабль, получая энергетический толчок, летит.
— Спроси там, — попросил Кроу, — нет ли возможности объяснить попонятнее, как это «чужое» пространство угнездилось в «нашем» пространстве?
— Понятней будет, — продолжил Андрогиппус после минутного промедления, — если представить, что наше пространство не трехмерное, а двумерное. То есть живем мы на плоскости.
— Вроде как на листке бумажки нарисованные, — уточнил Плюх.
— Именно, — согласился кентавр. — И вот представь, что в нашу плоскость глубоко врезался шар.
— Надо говорить — сфера, — поправил Андрюху Плюх.
— Хорошо, пусть будет сфера. Что случится, если сфера и плоскость пересекутся?
— На нашей плоскости сфера изобразится в виде круга, — ответил сообразительный Кроу.
— Верно, — согласился кентавр. — А теперь скажи, нарисованный на бумаге ворон, если ты попытаешься пересечь образовавшуюся окружность, у тебя это получится?
— Не знаю…
— Не получится. Потому что ты упрешься в поверхность сферы. И увидеть ты эту округлую поверхность не увидишь, потому что видишь ты только то, что находится в твоем пространстве, то есть на плоскости.
А на плоскости ты увидишь только замкнутую изогнутую линию, не пускающую тебя непостижимо волшебным образом…
— Почти понятно, — сказал ворон. — Но вот скажи мне, Андрогиппус, как нам, двумерным «плоскатикам», избавиться от этой противной трехмерной сферы? Которая нам жить не дает?
— Извини, Кроу, этого я не знаю.
— Да что там знать, — воскликнул раздосадованный сложностями Плюх. — Если плоскость — это лист, а сфера — это мячик, нужно дернуть лист посильнее, мячик и укатится!
— Вообще-то, да, — кивнул Кроу с непомерно умным видом. — Если только сечение плоскости не приходится на геометрический экватор сферы, любое приложенное к ней усилие заставит векторы сил складываться в отличную от нуля равнодействующую, заставляя тем самым мячик скатываться с листка.
Оля представила ворона в очках и галстуке, с мелком в крыле вещающим с кафедры ученого собрания, и чуть не прыснула смехом.
— А еще, — предложила Нюша, — мячик можно подопнуть с другой стороны.
— Кстати, — оживился призадумавшийся Кроу, — эти двигательные зеркала — они же выпуклые?
— Конечно, — ответил кентавр.
— И очень напоминают сферу, попытавшуюся пересечь плоскость?
— Похоже на то, — согласился кентавр.
— Тогда нам нужно просто как следует дернуть наше трехмерное пространство, и чужеродное четырехмерное вылетит из продавленной им дырки.
— А что, очень может быть… Подожди-ка, ворон, я своим передам твою идею… — и кентавр снова ненадолго умолк.
— И как ты думаешь тряхнуть пространство? — поинтересовалась Нюша, с интересом глядя на Кроу.
— Ну, я не знаю, — глухо ответил ворон. — Пусть люди Ксора чего предложат, они все ж таки умная цивилизация, запросто между галактиками летают.
— Мы как раз об этом и говорили, — подал голос кентавр. — Способов несколько. Первый — устроить на выпуклой поверхности большой взрыв. Но это нереально, так как на ней нет свободного места: выпуклая поверхность зеркала лежит в основании корабля. Способ второй: расположить одно зеркало в фокусе другого…
— Ага, ага, — раньше всех сообразил Плюх. — Потом его как включить, оно как даст разрядом по выпуклости, и вышибет его…
— Эй, вышибалы, вы поторопитесь, — как ни в чем не бывало улыбнулась Оля. — Амдиэль выводит свой корабль на орбиту, одновременно фокусируя его зеркало на нашем острове. Если пилотам не очень повезет, возиться с переориентацией они будут часа полтора. А если дело пойдет как по маслу, времени нашей с вами жизни остается максимум полчаса.
Отец и сын
Очнулся маршал внезапно. Будто и не было этого говорящего по-амдиэльски зверя, вырванной коленной чашечки, растоптанной ладони. То есть и рука, и нога были, и даже болели, но совсем тихонько, глухо и не очень надоедливо, почти не мешая работе мысли. Куда больше боли раздражала беспомощность. Оказаться в лазарете в такой момент, упустить время для атаки… Что может быть досадней?
Маршал застонал и потянулся здоровой рукой к лицу. Голова тоже перевязана, что ли? И грудь давит…
— Отец? Ты пришел в себя?
О, господи… Еще и старший здесь. Зачем? Разве мало медперсонала?
— Здравствуй, сын. Тебя вызвали, значит, я был плох?
— Не знаю. Раз говоришь со мной — все, похоже, в порядке. Как ты себя чувствуешь?
— Как почувствовать себя при обезболивании? Ощущения приходится ловить, как радиосигнал с обратной стороны планеты — то есть прием, то нету, — улыбнулся маршал. — Какой теперь день?
