Екатерина Нечаева - Ритуал
— Без разницы, какое поколение, чистокровность — это обычный расизм. Сила либо есть, либо нет. У тебя есть.
— Ну да, — хмуро хмыкнула я. — Только вот чистокровкам колдовать гораздо легче, я уже замечала. Все в третьем хотя бы поколении — уже готовые магистры. Так какое поколение? Я никому не скажу.
— Тебе это вряд ли понравится.
— Ну?
— Я маг в восьмом поколении, моя семья и сейчас живет в пригороде Леардана, все заслуженные маги. Прадеду уже лет пятьсот стукнуло. — Я почувствовала черную зависть. Он богат? Он жутко богат! До ужаса. Что там пять золотых, он мог мне мешок отвалить и не поморщиться. Восьмое поколение. Да он прирожденный маг, магия у него в крови в чистом виде течет. Странно, а по виду не скажешь. Старая магическая семья, а учитывая, что маги детей заводят лет в двести или сто пятьдесят, то его семья может уже много столетий существовать. Родословная, наверно, на три тома.
— Шхэн! Никогда не общалась с богачами. Ух ты, я тебя еще и за руку держу.
— Я не богат. В нашей семье некроманты — скажем так — редкость. Я сам по себе. Они сами по себе.
— Они от тебя отказались?
— Нет, я не сирота, пробивающаяся с низов, — усмехнулся он. — Мой брат великолепный практик. Отец создал множество заклинаний, которые сейчас используют хозяйственники. Я без проблем поступил в Академию в столице. Мы просто мало общаемся. Нам не о чем говорить.
— Так ты не богат?
— Да хватит уже это обсуждать! Все, что у меня есть, находится в Вышенске. Дом. Кое-какие сбережения. Мне хватает.
— Ну? А еще о себе расскажи. Почему Ильдар считает тебя таким великим магом?
— Я написал несколько работ по темной магии.
— Учебников?
— Ты читала одну из них.
Волны Тьмы, прокатывающиеся по королевству? Та страшноватая сказочка? Ильдар псих. Это даже ненаучно.
— Так конец света будет? Волны Тьмы и вправду есть?
Кажется, некромант обрадовался, что я перестала расспрашивать его про жизнь. Мы шли по пещерам древних магов пугающей мощи, а он с облегчением рассказывал мне о периодических всплесках темной силы, которые чувствовали все некроманты и которые ощутил и он во время войны 705 года. И в войне он тоже участвовал, хотя против эльфов ничего не имеет, но тогда они были безумны и скорее напоминали животных. Именно поэтому он до сих пор предпочитает держаться от них подальше, в глубине души все еще остается сомнение, что перворожденные по-настоящему разумны.
— И когда будет следующий конец света? — спросила я.
— Через пару лет. Плюс-минус год, — с готовностью ответил маг.
Утешало, что Академию я, может, успею закончить.
— Тебе иногда лучше молчать, — посоветовала я.
Аладани проверил запасы воды, оставалось еще примерно на сутки. Это успокаивало. В последнее время его совсем не тянуло на поверхность, даже не потому, что его могли случайно обнаружить магическим зовом. Он привык и примирился, сжился со странностями подземелья, словно стал уже не случайным гостем, а почетным обитателем, которому потихоньку начали открывать все тайны. Все то, что не показывали чужакам. Он часто видел пляску теней, которые временами забывали, как следует вести себя по всем мировым законам, и вдруг начинали перебегать по стенам, не завися ни от какого источника света. Иногда замечал краем глаза стоящую и наблюдающую за ним фигуру, так четко, что казалось, вот-вот различит лицо, но когда поворачивался, это оказывался лишь блик света от лампы.
Улаг. Улаг. Улаг-лаг-лаг-наге… — тихо шептало подземелье, и шелест отдаленных звуков, сохранившихся в памяти камня, напоминал отрывистую ритмичную мелодию.
Улаг, улаг. Улаг-лаг… Как камни, падающие с вершины горы, но при этом падающие мелодично. Чем дольше Аладани находился здесь, тем проще ему было различить, вслушаться в этот равномерный гул, который обычно был недоступен даже чуткому эльфийскому уху.
Правы были древние в своих трактатах, описывающих подземелья улаг-наге, — здесь очень легко сойти с ума.
В этих подземельях страдающий от одиночества эльф передумал и осознал больше, чем за всю свою довольно долгую, по человеческим меркам, жизнь. По эльфийским — он был просто мальчишкой. Которого можно вычеркнуть, выбросить, забыть, как только он перестал устраивать других чистотой своей крови.
Он с детства подозревал, всегда ощущал что-то не то. По взглядам родни, иногда кидаемым на него, по тому, что отец… тот, кого он считал тогда отцом, часто смотрел на него странно и испытующе, словно старался разглядеть не просто внешность, а что-то внутри, что-то особенное, отличающее его. Тогда он думал, отец просто выбирает из них с братом более достойного, того, кому впоследствии можно поручить хранение семейной реликвии — Аласта, древнего посоха, содержащего в себе накопленную кланом силу за долгие тысячелетия. Главный аргумент в спорах кланов. И каждый раз, когда замечал на себе испытующий взгляд отца, даже втайне гордился этим. Отец думает о нем, считает его одним из достойных!
Маленький наивный глупец.
В семье он всегда был в отчуждении, вдали ото всех, и даже подбираясь к ним ближе, напрашиваясь хотя бы на случайную небрежную ласку, сталкивался все с тем же сдержанным равнодушием. С ним не были грубы, никто не оскорблял и не был резок. Если что-то спрашивал, ему всегда поясняли терпеливо и приветливо, если попадал в беду, помогали. Но лишь как члену клана. До него самого, того, кем являлся Каэрим, его маленьких радостей и огорчений, его привычек и желаний, его любви вставать утром и удить рыбу на берегу скрытого в лесу озера или поджидать появляющуюся после дождя радугу, тайной мечты стать таким же сильным магом, как отец, — до всего этого никому и никогда не было дела.
Часто он думал, что все это ему просто кажется. На самом деле все относятся к нему так же, как и к брату. Просто он требует больше, чем они могут предложить. И делал все, чтобы быть лучшим, заслужить улыбку матери, гордость семьи.
А потом все раскрылось. Нет, все вокруг подозревали и раньше, но на этот раз были получены неопровержимые доказательства. Какой-то неведомый «доброжелатель» подкинул давно пропавшие письма его матери к другому. Не к мужу. Мимолетная страсть, которой так чураются и так насмешливо презирают все эльфы, ведь в долгой эльфийской жизни все быстрое и мимолетное рассыпается тленом, оставляя после себя лишь сожаление и горечь. Это не разрушило его жизнь, ведь Каэрим не был нужен никому с самого рождения. В какой-то степени это даже освободило его.
Неизвестный «доброжелатель» не имел ничего против него самого. Но открывшийся неблаговидный поступок его матери очень выгодно ослабил репутацию клана перед голосованием Совета. Тот, кого он долгие годы считал отцом, выгнал его сразу же, в тот же день, не дав собрать вещи. Мать, к которой он обратился, сделала вид, что не замечает его. Брат сочувственно кивнул головой, но не заговорил с ним. У него не осталось даже имени.
