Холли Лайл - Дипломатия Волков. Месть Драконов. Отвага Соколов
Ты поняла его довольно точно,прошептал в ее голове голос. Со временем ты научишься разговаривать с ним. Я в этом не сомневаюсь. А теперь поешь — он приготовил для тебя пищу.
Даня неторопливо села и вытянула вперед руку, показывая, что в ней нет оружия — кроме когтей, конечно.
Что-то пробурчав, существо указало на подвешенный над очагом большой горшок из обожженной глины. Даня бережно взяла сосуд, стараясь не делать резких, опасных движений.
Хозяин приготовил какой-то отвар.
— Это для меня? — спросила Даня.
Ответа она не поняла, истолковать выражение покрытой мехом физиономии также не представлялось возможным, однако тон явно свидетельствовал, что ей желают здесь только хорошего.
Запустив руку в горшок, Даня подцепила когтем кусок мяса. Она понимала, что ей не следует есть слишком много и быстро: если не считать нескольких пойманных ею и съеденных сырыми зайцев и снежных голубей, она не принимала пищи с той самой ночи, когда стала объектом жертвоприношения. Занявшись куском мяса, она уже хотела запустить свою длинную морду прямо в горшок и вылакать содержимое несколькими быстрыми глотками. Впрочем, тогда ее, безусловно, стошнит. Поэтому она заставила себя есть мясо маленькими кусочками и вернула хозяину еще не опустошенный горшок — она уже чувствовала неприятное давление в животе.
Сидя у костра, оба они разглядывали друг друга. Даня вспомнила, что видела здесь еще кого-то, однако теперь ни зрение, ни нюх, ни другие чувства не позволяли обнаружить их присутствия.
Он приказал уйти своим родным. Они отправились в другие дома деревеньки — ждать, пока он не убедится, что ты не представляешь опасности.
Даня задумалась на мгновение: «А почему он просто не убил меня, когда я ввалилась в дом? Зачем ему этот риск? Очевидно, среди его племени принято заботиться о незнакомцах и брать их в свой дом. Мне приходилось сталкиваться с подобным обычаем… Но я же не принадлежу к его племени и представляю совершенно иную разновидность… чудовищ?»
В голове ее раздался негромкий смех.
Даня, ты более не находишься в землях, принадлежащих человеку. За пределами Иберы людей считают людьми внезависимости от обличья. И лишь жители Иберы- за редким исключением- отказываются принять это условие.
Даня не стала отвечать. Она не могла более считать себя человеком, однако не могла не признать, что внутренне осталась прежней; или, во всяком случае, различия не успели еще проявиться.
— Ты… ты привел меня к этим людям. А откуда тебе известно, что они не опасны?
Вздох она, пожалуй, лишь ощутила, а не услышала.
Теперь, когда ты поела, находишься в укрытии и на какое-то время в безопасности, позволь напомнить тебе мое имя. Я никогда не любил, чтобы ко мне обращались только на ты.
— Значит, ты уже назвал себя?
Конечно. Однако торопливость моя оказалась напрасной: тебя трепала жестокая лихорадка. Мое имя Луэркас. Я являюсь… Точнее, был… Таким же, как и ты, Волком. Меня убили — не стану пока говорить, каким образом, — и по какой-то причине мое тело запуталось в Вуали, так что я не мог сдвинуться ни вперед, ни назад до самого последнего времени. Когда тебя… э… принесли в жертву, произошло нечто, высвободившее меня из тюрьмы, в которой я провел… Откровенно говоря, неведомо сколько лет. И тут я обнаружил, что попал в твой разум и вижу твоими глазами… Должно быть, меня освободили именно потому, что я могу помочь тебе как никто другой.
Луэркас умолк на мгновение. Даня ждала.
И наконец он продолжил:
В нынешнем своем состоянии я могу ощущать далекие вещи. Я чувствую возможности — хотя не могу заранее знать, с чем именно мы столкнемся на месте,- и ощутил направление, в котором ждала тебя опасность, твой единственный шанс на сохранение жизни.
Даня откинулась на спину и закрыла глаза. Пища, тепло, невыносимая тяжесть последних прожитых дней вгоняли ее в сон.
— Но зачем тебе, чтобы я уцелела? — спросила она. — Не понимаю.
Еще раз скажу,продолжал Луэркас, я чувствую возможности. Тебе предстоит совершить нечто важное, доброе, жизненно необходимое. Нечто способное изменить весь твой мир. А я — в известном смысле — представляю собой его часть. Кроме того, я считаю, ты должна достигнуть этой цели, чтобы меня отпустили и позволили пройти сквозь Вуаль к той участи, которую надлежит встретить за нею.
Даня кивнула. Сидевший напротив нее незнакомец доедал оставленный ею отвар. Лицо его исказилось; впрочем, она еще не умела истолковывать выражения этих существ. Даня попыталась ответить улыбкой, однако поняла, что лицевые мускулы более не способны воспроизводить подобные тонкости. Вздохнув, она снова закрыла глаза.
— Я рада, что ты помогаешь мне, — кивнула она Луэркасу. Следующая разумная мысль не скоро посетила ее голову.
Плавание «Кречета» длилось уже более месяца, и размеренная корабельная жизнь успела несколько притупить боль, оставленную вынужденным бегством из Калимекки.
Перед рассветом Эмбастару, Дня Часов, Кейт сидела в темной парниссерии, внимая высокому и сладкому голосу корабельной парниссы, произносившему вслух старинные слова:
— Книга Времен.Третье из пяти священных писаний Иберы гласит: «Не исчисляй своих дней и часов, дабы не пролетели быстро, пока ты считаешь их. Нет, назови их своими друзьями, проси погостить подольше и познаешь долгую жизнь и счастье. Посему мы приветствуем каждую дневную стоянку по имени и с почтением; сразу как друзей, явившихся в дом после долгой разлуки, и как незнакомцев, пришедших к нам ненадолго, чтобы после короткой встречи навсегда расстаться с нами».
Парнисса была в подобающих этому дню белых одеждах, и неяркое пламя свечей, игравшее на облачении, бледной коже и золотистых волосах, делало ее похожей на существо, скорее принадлежащее к миру духов, а не плоти. Корабль поскрипывал на волнах, ритмичные звуки утешали душу. Кейт клонило в сон, однако она помнила долг члена Семьи, требовавший поддерживать иберизм во всех краях и во все времена… а потому сидела при свечах в парниссерии и старалась удержать глаза открытыми.
— Утро приближается… благословенное утро.
Парнисса сделала паузу — Кейт и все присутствующие дружно произнесли:
— Мы чтим стоянки Утра.
— Мы почитаем Сому, — сказала нараспев парнисса. Остальные подхватили:
— Сому, несущего первый луч солнца.
Знакомые слова будоражили Кейт. Служба была для нее одновременно и материнским чревом, и раной… колыбелью, напоминавшей о прошлом, и жестоким осознанием того, что грядущему никогда не быть столь же ясным и теплым. Раньше она сохраняла бы спокойствие. А сейчас ставила свечи за родителей, сестер и братьев, за теток, дядьев и кузенов; молилась о ниспослании успеха всему путешествию, не имея веры в существование разыскиваемого ею предмета. Кейт изо всех сил старалась успокоиться, однако душевный мир все не приходил к ней.
