Александр Прозоров - Заклинатель
– Я его отвлеку, а ты жилы на ногах ему подруби, – предложил один татарин товарищу. – А уж опосля мы с ним побалакаем.
Грабители разделились, начали обходить Зверева с разных сторон. Князь перехватил свое оружие посередине ближним хватом, изобразил атаку на одного татарина – и тут же обратным движением со всей силы ударил во второго подтоком. Тот, естественно, прикрылся щитом, в который стальной наконечник и вонзился на глубину в два пальца. Андрей провернул бердыш, поднимая подток вверх, а лезвие ведя над землей. Он держал оружие за древко прочно, двумя руками. Татарин свой деревянный диск – одной левой рукой, за рукоять посередине. И, естественно, не удержал: щит ушел наверх и в сторону, стальной полумесяц резанул его между ног, над левым коленом. Душегуб взвыл от неожиданной боли, повалился набок, а Зверев отскочил, ударом ноги сбил с подтока деревяшку. Расплылся в улыбке:
– Ну что, уроды, допрыгались? Это вам не с бабами воевать.
– Вот тут ты и подохнешь, раб! – пообещал поганый, идя вокруг князя по кругу и зачем-то постукивая саблей по щиту.
Наконец он ринулся вперед, рубя клинком сверху вниз. Андрей сделал шаг навстречу, поднимая бердыш, откидывая саблю врага вверх. Татарин закрывался щитом – но Зверев опустил свое оружие сверху вниз за него, тут же рванул в сторону, наугад что-то взрезая, отпрыгнул, перехватил бердыш двумя руками. Грабитель стоял на месте, покачиваясь, словно в задумчивости. Потом неожиданно упал на колено. Князь, опасаясь подвоха, обошел его по широкой дуге, подступил сзади и одним решительным взмахом снес голову. Облегченно перевел дух:
– Все! Аут.
Высосанная из четырех татар сила подошла к концу: он опять ощутил усталость, боль в ногах, жажду, голод – и медленно побрел назад к лагерю. Здесь все было кончено, шум схватки затих, хотя недавние пленники кое-где еще продолжали пинать ногами или колоть бесчувственные тела своих поработителей.
Андрей сунулся к костру, но никакой еды там не нашел – успели «прибрать» до него. Зверев прошел по телегам, пошарил в тех, где вместо барахла лежали всякие узлы. В одной обнаружил головку сыра, отрезал себе изрядный кусок, остальное сунул оказавшейся рядом женщине, что покачивалась, будто пьяная. Там же лежало несколько бочонков и бурдюков, но их князь не стал даже нюхать. Наверняка ведь хмельное что-то. После долгой голодовки – не самое лучшее угощение. Поев, он спустился к ручью рядом с водопоем, напился свежей воды и там же, на берегу, вытянулся отдохнуть.
Только на рассвете стало видно, чего стоила людям ночная схватка. Лагерь был, без всяких преувеличений, залит кровью, уже свернувшейся и превратившейся в липкую жижу. Татар невольники просто растерзали: изуродованные тела, выбитые глаза, зубы, откушенные носы, отрезанные конечности. Пленникам тоже досталось. За каждого убитого бандита заплатили жизнью один, а то и два человека. Они лежали в исподнем, в сарафанах, а то и вовсе обнаженные вперемежку с одетыми в халаты, в шаровары и поддоспешники, закованными в броню, мужчинами. Причем в основном женщины, дети, которым не давала большой форы ни неожиданность нападения, ни найденное или отнятое у казанцев оружие. У изможденных рабов имелось только одно преимущество: смертная ненависть. Ненависть такая, что они готовы были умереть – но уколоть, ударить, хотя бы поцарапать выродков, разрушивших их жизнь, счастье и покой.
Теперь, когда враг был уничтожен, выжившие могли расслабиться – и тут же дали о себе знать раны, усталость. Люди просто сидели, кто где проснулся, тупо радуясь безмятежности, отсутствию страха. Тому, что их никто не бьет, никто никуда не гонит. У них не оставалось сил даже на то, чтобы поесть.
– Шамша! – позвал Андрей. – Шамша, ты жив?
– Да, боярин… – Ответ больше походил на стон.
– Не боярин, а князь, – поправил его Зверев. – Вставай, простудишься. Вставай, вставай, в другой раз помрешь. Вон телега с бочонками. Посмотри, там вроде сыр был. Может, еще чего есть, что готовить не нужно. Окорока там, копчености. Порежь по кусочку да людям раздай. Ломтей больше ладони не давай, а то заворот кишок случится. Боярин Трошин! Нам с тобой слабость проявлять невместно. Дозоры выставить надобно, как бы другие татары не появились. Им до наших слабостей дела нет, они слабости нашей только радуются. Вставай, боярин. Хочешь не хочешь, а дерись.
– С кем, княже? – Товарищем Лисьина по братчине оказалось залитое кровью тело, лежащее головой на ногах мертвого татарина. Оно зашевелилось, поднялось на ноги.
– Господи, ты хоть в ручье умойся, боярин. С тобой ведь ни один поганый драться не станет, удерет сразу.
– Я не гордый, пусть убегают, – скривился в подобии улыбки Трошин. – Чем драться станем, княже, коли появятся? Ты да я, да мы с тобою? Да и мы на ногах еле стоим.
– Там двадцать пищалей в телеге. Им ноги не нужны, сошками обойдутся. Ты, главное, предупреди, дабы мы фитили запалить успели. А о прочем уж не беспокойся.
– Это те, с которыми ты ляхов бил?
– Они самые.
– Это уже веселее, – признал боярин. – Харитон, Чекаш, Рыжий, где прячетесь? Я вас видел! Пики татарские подберите. Кого к табуну пошлем, княже? Как бы не спугнул кто. А ну волки подойдут?
– У меня, кроме Шамши, нет никого.
– И у меня тоже.
Зверев прошел по лагерю, остановился над кудрявым черноволосым мужиком со спаленной наполовину бородой. Видать, татары развлекались.
– Как звать тебя, мил человек?
– Звиягой, княже. – Смерд попытался встать, но скривился от боли.
– У всех все болит, Звияга. – жестко сказал Андрей. – Но коли выжить хотим, двигаться должны. Пять человек себе выбери. Баб покрепче али мужиков, коли уцелел еще кто. Берите пики, сабли татарские и идите к табуну. Костры с трех сторон запалите да присматривайте, чтобы лошади не разбежались. Там и отдохнете. Руку дай.
Князь взял его за протянутую ладонь, резко рванул к себе, отрывая от земли. Мужик взвыл, но поднялся.
– Шамша, Звияге головку сыра на шестерых выдай. Пусть там поделят. – Андрей хлопнул в ладони: – Ну же, поднимайтесь, сердешные! Мертвым – мертвое, а нам жить еще надобно. У кого ноги целы – в бор за хворостом идите, вечером горячего поедим. У кого руки целы – телеги раскатывайте. Братьев наших павших по совести земле предать надобно. Нечто вы их тут воронью да волкам на потребу бросите?
Стоянка зашевелилась. Люди, пережившие кошмар последних дней и смертельную ночную схватку, поднимались, чтобы опять продолжить борьбу за жизнь.
Как и ожидал Андрей, за первый день почти ничего сделать не удалось. Только самое насущное: перенести стоянку на две сотни метров в сторону, на чистое место, разобраться с тем, что за добыча досталась им после татар, обуть и переодеть людей во все чистое – благо рухляди бандиты нахапали с избытком, – заготовить дрова и приготовить для всех нормальный, сытный и обильный ужин, к которому он даже разрешил вскрыть один бочонок с хмельным медом. Не очень много, но зато утром все поднялись уже довольно бодрые, а дети даже затеяли на поляне игру в пятнашки. Для них рабство, избиения, голод уже ушли куда-то в далекое прошлое.
