Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – коннетабль
– Хорошо. Только недолго. Здесь не так опасно.
Я торопливо, пока она не передумала, сбросил мешок.
– Ура! А там в воде ничего не плавает… зубастое?
– Заодно и проверишь, – сказала она.
Я торопливо разделся, чувствуя, что еще немного и от моего раскаленного тела вспыхнет одежда. От воды тянет ощутимой прохладой, хотя когда я вошел по колено, она показалась теплой, как чай. К счастью, неглубоко, на дне отчетливо вижу такую же цветную плитку. Живности никакой, да и маловат водоем для живности.
Когда я вошел в воду по грудь, ног коснулась ледяная струя. Похоже, где-то родник. Джильдина, морщась, разделась на берегу, кровь засохла, жилетка прилипла к телу и отдирается с леденящим сердце треском, словно с живого человека сдирают кожу.
В воду вошла молча, только напряглись, четко прорисовались все мышцы, а я по-бабьи вскрикивал, втягивал живот и приподнимался на цыпочки.
Она молча встала в сторонке по горло в воде и, судя по ее движениям, соскабливала липкую грязь. Я наконец решился окунуться с головой, выскочил, как ошпаренный, заорал, поспешно выкарабкался на горячие камни и стал старательно стряхивать горстями воду с тела. Богатырша возилась долго, а когда выбралась наверх, я уже лежал в сухом теплом воздухе мордой вниз, подставив спину жаркому солнцу.
Она стряхнула воду с тела ладонями, вся блестит, как совершенная модель, где ни капли жира, одни тугие мышцы и сухожилия, совершенно не стесняясь наготы. Когда такое тело, то и в голову не приходит его скрывать, напротив – с удовольствием и торжеством демонстрируют при любой возможности.
Я засмотрелся, она перехватила мой взгляд, брови сдвинулись на переносице. Голос ее прозвучал холодно и бесстрастно, словно со мной разговаривал компьютер:
– Кстати, чтоб не забыть… Если тебе в голову вдруг придет, что я – женщина, а ты – мужчина…
Меня передернуло так, что зубы звякнули, а уши захлопали, как у гончей собаки.
– Что вы, леди Джильдина, как вы могли такое даже подумать?
– Все понял? – сказала она угрожающе.
– Все, – сказал я поспешно, – мне даже в голову не приходит такая дикая мысль, что вы это… как его… женщина!
Она продолжила так же холодно:
– …то я просто убью тебя.
– Да понял, понял, – сказал я еще торопливее. – Я такой, понятливый.
– Это хорошо, – обронила она в заключение. – Чтоб даже разговор не начинал.
– Не начну, – пообещал я. – Я, конечно, дурак, но не до такой же степени… Как только увидите, что я расстегиваю штаны перед вами – убивайте сразу. Нет, я раньше сам убьюсь.
Она скривилась.
– Все-все, много болтаешь.
Я знаками показал, что молчу, нем, как сто тысяч рыб, и вообще, я же партнер, как можно говорить о такой дури, как о чем-то подобном между партнерами?
Она легла близко от кромки, так чтобы с одной стороны вода, с двух других – стена. Единственное место, откуда могут появиться люди или звери – тропка, по который прошли и мы, именно с той стороны оставлено свободное от острых камней место, где мог бы лечь и обсушиться я.
Я все это понял, смолчал, Джильдина – плоть от плоти этого жестокого мира. Под багровым быстробегущим небом наши тела выглядят так, словно выкупаны в раскаленной лаве и все еще пышат огнем. Я лежал под теплым, уже не жгучим огнем с неба, отдаваясь отдыху. Воздух прогрет, земля подо мной горяча, как булыжники в бане, в небе затихает грохот, в тишине слышится слабое бульканье родника.
– Правда, хорошо? – спросил я.
Она смолчала. Я скосил глаза, она лежит расслабленно на спине, взгляд синих глаз устремлен в багровое небо. По радужной оболочке бегут быстро темнеющие пурпурные тучи. Лицо с некоторой натяжкой можно счесть аристократичным: красивый разлет бровей, гордая приподнятость скул, точеный, хоть и перебитый, нос, четко обрисованные губы, упрямо выдвинутый боксерский подбородок…
Даже шея не такая уж и жилистая, когда вот так, в покое. Плечи, правда, широки, как у пловчихи или олимпийской чемпионки по гимнастике, но ключицы тонкие, уязвимые, впадинки там глубокие и широкие, что подчеркнуто мощью грудных мышц. Сами грудные железы выглядят жалко, как будто размазаны тонким слоем по скоплению могучих мускулов. Ареолы в лучах такого солнца красные, а соски после купания в холодной воде как встали столбиками, так и торчат, жалобные и беззащитные среди этого нагромождения сухих мышц, жил и костей.
Она не двигается, хотя видит, как я пристально рассматриваю ее тело. Я наклонился и медленно коснулся губами ближайшего ко мне соска. На удивление горячий, я коснулся его кончиком языка, провел им вокруг, снова потрогал губами сам торчащий сосок. Он начал разбухать быстрее, чем я ожидал. Мои губы разомкнулись, Джильдина не шевелится и почти не дышит, я снова опустил голову, раскрыв клюв, как птица, завидевшая созревшую ягоду земляники.
Не знаю, что она думает, но мне через некоторое время в самом деле понравилась вот такая игра, если честно, весьма опасная. Ее грудь реагирует так послушно и предсказуемо, что просто чудо, и то, что началось как не знаю что и зачем, начало принимать вполне определенные очертания.
Вторая рука уже трогала вторую грудь, я ее отыскал по торчащему соску, а пока отыскивал, было впечатление, что щупаю губернатора Калифорнии. Чтобы согнать наваждение, перенес внимание и на эту: губы теребили сосок, а пальцы все-таки нащупали под ним и молочную железу. То же самое, как если намазать на вырезанную из дерева грудную мышцу тонкий слой майонеза и прикрыть кожей. Когда Джильдина играет этими глыбами, молочные железы почти не видны, да и кто на них обратит внимание: нам, мужчинам, либо грудь коровьего размера, либо на фиг вовсе. Нас больше восхитят холмы мышц чемпионки по бодибилдингу, у которой грудные мышцы помышцастее, чем у Шварценеггера и даже Колемана.
Под моими пальцами твердая, как горячий камень, плоть медленно расслабляется. Даже красиво нарезанный ровными квадратиками живот стал гладким и мягким на ощупь. Пару раз, правда, затвердевал рывком, я поспешно пересматривал, что не так сделал, мы ж грамотные, и под пальцами снова все успокаивалось до такой степени, что мои пальцы могли бы прощупать все до позвоночника, если бы такое вдруг взбрело в голову.
Но я не йог, это они так массируют позвоночник со стороны живота, а я опускал руку все ниже, не отпуская губами распухший сосок, что стал крупным, как слива, и буквально обжигает мой рот. Ладонь, пройдя впадину живота, начала подниматься, кончики пальцев ощутили твердое.
Она напряглась, я тут же прекратил движение, ни фига себе, какой высокий лобок, в школе была одна с таким, всегда дразнилась, когда, танцуя, вроде бы невзначай прижималась к ребятам этим местом. У самого тугодумного тут же разыгрывались фантазии… это я малость о себе: стыдно признаться, бывал с женщинами в детстве туповат. Как вспомню, так и покраснею. Надо как-то сообщить Джильдине, что у нее и это место – класс, каждая женщина хотела бы иметь такой, в этом никакой тренер по фитнесу не поможет, да и пластический хирург беспомощно разведет передними конечностями.
