Елизавета Дворецкая - Лесная невеста
– Говорил я тебе, давай тоже учиться по веслам бегать! – Хват попытался сдуть с глаз кудрявую прядь, потом стал лихорадочно запихивать ее под край подшлемника. – А ты: нечего куролесить! Зануда!
– Где тебе по веслам бегать, когда каждый день пьянки и по двору-то пройти прямо не можешь! – огрызнулся Зимобор, не сводя глаз с приближающихся кораблей. – Стрелы готовь!
На носу корабля Бранеслав прокричал боевой клич и метнул копье в Рагнемунда, мощную фигуру которого было уже хорошо видно. Тут же ответное копье просвистело над кораблем, заставив многих пригнуться, и каким-то злым чудом ударило в кормчего, пронзив того насквозь и пригвоздив к сиденью. На западноётских кораблях радостно закричали, но тут же к небу взвились первые крики боли. Почти все лучники разом пустили стрелы, два жужжащих железных роя осыпали корабли.
Чужая стрела пробила щит Зимобора и на пол-ладони высунулась с внутренней стороны, острым жалом ткнулась в стегач на груди, но, к счастью, до тела не достала, утратив силу. Зимобор быстро обломал наконечник, чтобы не мешал, прикрылся от еще нескольких стрел, выглянул из-за щита и увидел прямо перед собой нос вражеского корабля. Щиты были густо утыканы стрелами, в плотном строе возникли прорехи, быстро закрытые подошедшими сзади. Раненые отползали назад и прятались за скамьями, прикрывались щитами. А руки уцелевших уже вздымались с легкими метательными копьями, готовыми к броску.
Зимобор бросил сулицу и успел еще увидеть, как упал один из передних хирдманов, которому оно попало прямо в глаз. А потом вражеский корабль с грохотом ударился о борт, железные крючья с хрястом впились в дерево, обе стороны разом закричали, завопили, заревели в упоении битвы, в азартном порыве и в ужасе близкой смерти, глянувшей прямо в глаза. Западные ёты со своего более высокого борта рванулись на «Медведя», что-то кричал впереди, на носу, Бранеслав, побуждая своих людей идти вперед. Дальше думать и оглядываться стало некогда.
На счастье кривичей, качка была небольшой. Но отсутствие опыта сражений в тесном пространстве корабля, в давке, где даже мечом как следует взмахнуть было невозможно, сильно мешали. Более удобным оружием оказался боевой топор, ножи тоже пошли в ход. Зимобор бился, ни о чем не думая, еще успевал оглядываться на своих людей, помогал, подталкивал, один раз вовремя ударил умбоном по голове какого-то из западных ётов, который уже почти опустил секиру на спину Призору из десятка Тихого, а сам Тихий бешено орал что-то впереди, не хуже берсерков. Собственно, и Тихим его прозвали за эту самую ярость в бою.
Мельком удалось заметить Хвата: тот уже был без щита, зато так же ловко и уверенно, как на княжьем дворе по утрам, действовал обеими руками одновременно, топором и булавой, нанося удары сильно, быстро и точно. Рядом кричали без умолку, по-свейски и по-славянски, стоял сплошной гул от железного лязга, воплей раненых, треск щитов и скамей. Иногда кто-то срывался с борта и падал в воду, выплыть откуда в стегаче или кольчуге, особенно раненому, не было никакой надежды.
Какой-то здоровенный бородатый ёт шел по борту, размахивая веслом и снося в море всех, кто не успевал увернуться. Зимобор вырвал из днища так вовремя подвернувшуюся чью-то сулицу и метнул его в бородача – тот сорвался и с плеском упал в воду. Тут же чья-то секира просвистела возле плеча, но Зимобор все же сумел уклониться и сам ударил, попав лезвием поперек груди напавшему на него, – тот согнулся и упал, так что Зимобор не успел даже увидеть его лица.
Сквозь лязг и крик до него долетали еще какие-то вопли и свист, особенно пронзительный; какие-то тени носились над головой, но ему некогда было оглядеться и разобрать, что это такое. Хродлейв, с окровавленным плечом, вскочил на скамью, вырвал чей-то топор, засевший в дереве, едва не наступил на руку его мертвого хозяина, лежащего на скамье, и стал карабкаться на борт вражеского корабля. Зимобор сообразил: важно захватить чужой корабль, им же объясняли. И «очистить его от людей». Подхватив чей-то желтый щит взамен своего разбитого – этот тоже был поврежден, в нем не хватало двух досок сверху, но это было лучше, чем совсем ничего, – Зимобор вспрыгнул на скамью, поскользнулся в кровавой луже, чуть не упал и успел услышать свист меча, вонзившегося в борт там, где только что была его голова. Взмахнув топором, он ударил в чей-то шлем и бросился за Хродлейвом.
Прямо перед ним сражались несколько человек, и Зимобор знал, что это свои, только не сообразил сразу, кто именно. Вдруг один из них упал, приподнялся, опираясь на одно колено, попытался отбиться, но получил удар мечом по шее и упал окончательно – Зимобор мельком увидел лицо и узнал Хринга, одного из телохранителей Бранеслава. Кто-то из западных ётов бросился туда, где Хринг только что стоял, и напал на Бранеслава. Только сейчас, когда тот стал отбиваться сразу от двоих, Зимобор узнал княжича. Численного превосходства врага тот не боялся – с хриплыми яростными криками успевал обороняться, нападал, ударил одного щитом по голове, сбил с ног и снова нанес быстрый удар, пока противник не опомнился. Второй в этот миг бросился на него, целя мечом в грудь. Приблизиться Зимобор не успевал, но под руку ему попалось древко копья – наконечник оказался отломан, но и обломанным концом он ударил в лицо противника, прыгнул и быстро добил топором, отвоевал еще шаг пространства и прикрыл бок Бранеслава. Тот ему крикнул, Зимобор не сумел расслышать за общим шумом, но понял, что это что-то ободряющее, даже веселое…
И вдруг Бранеслав сильно качнулся и стал падать. Зимобор едва успел отскочить, прижался к борту, и тело княжича безвольно упало на него. В груди Бранеслава торчала стрела, прошедшая насквозь, так что наконечник показался наружу, не пробив, однако, кольчугу на спине. Немеющей от напряжения левой рукой Зимобор безотчетно вскинул щит, прикрывая княжича и себя, выпустил топор, присел и придержал голову раненого. Лицо у того было изумленное, глаза широко раскрыты.
– Все… – выдохнул Бранеслав, невольно вцепившись в древко у себя в груди, словно хотел вытащить, но сил уже не было даже просто потянуть. На губах показалась кровь. – Ма… матушка… не веле… ла…
– Стрелу не трогай, может, еще… – начал Зимобор, помнивший один случай, когда насквозь прошедшую стрелу удалось сломать и вытащить, так что раненый остался жив. Но не стал продолжать – из уголка рта Бранеслава текла кровь, а это значит, что пробиты легкие. От таких ран не оправляются.
– Не велела… обруча… Звяшка… пропала… теперь я… ма…тушка…
Бранеслав хрипел, захлебываясь, кровь текла на плечо и на доски палубы.
И вдруг в глазах у Зимобора потемнело. Воздух залила тьма, в ней мелькнул острый звездный блеск, о чем-то напомнивший. Лязгнуло железо, сверкнуло что-то совсем близко, но он не мог пошевелиться, не чувствовал своего тела, как уже было с ним когда-то… Прямо в лицо ему глянуло прекрасное девичье лицо – знакомое, как может показаться знакомой сама смерть, рано или поздно приходящая к каждому без исключения. И лицо это было оживленным, радостным, полным озорного лукавства, словно юной резвушке удалась какая-то остроумная проделка. Прозвенел короткий смешок и затих, будто упали, осыпавшись, несколько колечек разрубленной кольчуги. В этом смехе слышалось торжество, ликование; во тьме ярко вспыхнули звезды, на миг обрисовав три фигуры под широкими покрывалами. Две по бокам были темны, только угадывалась в них согнутая старуха и рослая зрелая женщина, в скорби прячущие лица. А в середине стояла Дева с блестящими ножницами в руках, и на ее свежем лице была радость одержанной победы.
