Наталья Резанова - Я стану Алиеной
«Холле» делала от пяти до восьми морских лиг в день — скорость для парусника невеликая, однако ж никаких приключений с ними не случалось, хотя здешние воды не были свободны от мелей. Сторверк и его кормчий хорошо проложили курс. Единственная серьезная опасность, которая могла их подстерегать, — это пираты. Правда, команда Сторверка была прилично вооружена — топорами и кривыми, как у южных кочевников, мечами (уверяли, что рубить такими в абордажном бою несравненно сподручнее, чем прямыми), многие из матросов были вдобавок хорошими лучниками — кстати, к арбалету Селии, так же как к мечам, тут отнеслись без насмешки: мол, дамские игрушки. Эти люди хорошо знали цену оружию и для чего оно дается человеку.
Но в случае настоящей опасности, скажем, при нападении не одного пиратского судна, а двух-трех, что не было редкостью, эти стрелы и топоры были что мертвому припарки, и Сторверк признавался, что подумывает обзавестись несколькими бомбардами. Пока же таковых не имелось, оставалось уповать на крепость оснастки при возможной погоне да на Лигу пяти портов, что обязана была нести патрульную службу.
Обедали они у Сторверка — у него каюта была попросторнее, правда, когда за столом собиралось пятеро, да еще подававший им Стивен — бойкий малый лет пятнадцати-шестнадцати, исполнявший, как младший в команде, обязанности слуги капитана, — там тоже оказывалось тесновато. Капитанский стол был побогаче матросского — хотя Родри и Датан уверяли, что матросы на «Холле» тоже отнюдь не голодают, — но ни разнообразием, ни тонкостью вкуса не блистал, что объясняло, почему Сторверк во время стоянки в Фораннане предпочитал обедать в таверне, пусть это и вставало ему, безусловно, дороже. И все же Сторверк предупредил Селию, что она не должна — даже из самых лучших побуждений — предлагать помощь корабельному повару. Тот воспримет это как посягательство на свою власть и будет глубоко оскорблен.
— И зря, — Оливер не удержался, чтобы не похвастаться, — потому что готовит она замечательно.
— Ну, — протянул Сторверк, — женщины все это умеют.
— Не все, — сказала Селия, — хотя и многие.
Это был единственный раз, когда она рискнула возразить капитану в присутствии его подчиненных. Во всем же остальном держалась крайне скромно, этакая мышь серая, тень своего мужа. Может, в этом выражалась та же подавленность, может, это было продолжение игры в «слугу», «фамулуса», «схолара», начатую на дороге. Но если это была игра, то слишком от души она шла! Даже новую одежду, купленную во время карнавала, пусть та тоже не блистала яркостью, она припрятала и вновь облачилась в старую, выстиранную и старательно зачиненную за дни вынужденного безделья, когда Оливеру приходилось оставлять ее одну в «Хрустальной башне». Опыт защитной окраски.
Так прошли эти несколько дней. Сторверк, щурясь, стоял на мостике, потом спускался к себе в каюту, что-то вычерчивал либо высчитывал, ругаясь вполголоса. Родри, рыжий, зеленоглазый и корноухий — они прослушали уже полдюжины версий того, как он потерял правое ухо, и все они были равно занимательны, — и Датан, чернявый, коренастый, коротконогий, хвастались и красовались перед гостями капитана. Даже по самым скромным подсчетам выходило, что они вдвоем сразили пиратов больше, чем весь флот Лиги пяти портов, а об императорских галерах и речи нет.
В Нессу они прибыли аккурат к назначенному сроку, и Сторверк успел сбыть свой товар. Но это была первая и последняя удача, ожидавшая их в городе, — впрочем, не их одних. На какие бы новые сделки ни рассчитывал Сторверк, как бы ни предполагала гульнуть на Масленицу его команда, каких бы новых открытий по части книжного знания в старинном городе, славном именем брата Ширы, ни рисовал себе Оливер — все эти надежды постиг крах.
В сущности, здесь повторилось то же, что недавно произошло в Фораннане, но в худшем варианте, ибо беженцев здесь было гораздо больше, сюда они пришли раньше, с осени стали еще голоднее, а горожане, у которых отбирали работу, — еще злее.
На второй день Масленицы начался мятеж. Сторверк, Оливер и Селия сидели на открытом дворе портовой таверны, когда вбежали ушедшие в город матросы, во главе с Родри, сообщив, что в Нессе жгут и бьют, но неизвестно, кто кого. Сторверк не стал это выяснять, а незамедлительно загнал всех на корабль и велел не высовываться, пока заваруха не стихнет. Ждать пришлось порядком. С кораблей Лиги передавали, что зачинщиками мятежа были беженцы, которые принялись кричать, будто купцы в Нессе непомерно взвинтили цены, чтобы уморить пришлых голодом (как водится, не обошлось без слухов об отравленном хлебе, который раздавали беженцам под видом милостыни, и пирогах с человечиной), и бросились громить и жечь лавки, а потом уж и все дома на своем пути.
Да, здесь люди Лиги вмешались, хотя, в отличие от Фораннана, события разворачивались не в порту, а в городе. Но в Нессе были затронуты интересы тех, на чьи деньги в основном и существовала Лига, — карнионского купечества. Конечно, морская стража играла в подавлении мятежа вспомогательную роль. В городе имелась собственная стража, расквартировали на зиму отряд имперских солдат, да еще подоспел со своей личной гвардией стареющий, но еще полный сил граф Несский, любивший напомнить о сеньориальном праве над городом, принадлежавшем некогда его предкам. Оставалось лишь гадать, кто причинил городу большее зло, — мятежники или защитники правопорядка, во всяком случае, многие пожары занялись значительно позже погромов.
Притихший порт патрулировали, гремя амуницией, стражники Лиги, матросы сидели на полубаке и выли хором мрачные северные песни про брато-, сестро-, сыно— и прочие убийства, Оливер стоял на палубе, смотрел на дым над городом, на грязную пену между кораблями и вспоминал стихи брата Ширы, во времена оны написанные где-то неподалеку отсюда.
И эта ранняя весна,
И тяжесть колдовского сна,
И все преображенья мира
Теперь гнетут смущенный дух,
Иные звуки ловит слух,
Забыв бряцанье гордой лиры.
Но не исчезну в блеске льда,
Неблагодарного труда
Не променяю на блаженство
Забвенья и небытия,
Как бы ничтожен ни был я,
И ни далек от совершенства.
На четвертый день в порт начали стаскивать трупы для опознания, ибо не все капитаны были столь же предусмотрительны, как Сторверк, и не все матросы были столь же легки на ногу, как его команда. Иные мертвецы были в таком состоянии, что юный Стивен, обожавший строить из себя битого жизнью мужчину, не выдержал — разревелся.
А на следующий день Сторверк с Датаном рискнули выбраться в город. Вернулись они еще более мрачные и злые, чем уходили, рассказали, что многие дома выгорели дотла, не пересчитать народу повесили без суда и следствия, и куда больше сидит в темнице, причем выяснить, кто мятежник, а кто нет, довольно трудно, поскольку жгли и грабили с самого начала, говорят, не только беженцы, но и коренные горожане, но городские власти обещают, что теперь-то проведут следствие по правилам, со всеми разберутся, и судьба их будет такова, что им останется лишь позавидовать тем, повешенным без суда. Датан, правда, сомневался, что всех казнят. Ну, кого-то там колесуют, клещами разорвут — ладно, Но большую часть, как всегда, загонят на галеры. Сторверк долго ругался, потом заявил, что ему ни до чего этого нет дела, а есть ему дело до того, что все уцелевшие лавки и склады в Нессе стоят закрытые, и даже если их откроют, порядочная торговля здесь раньше чем через месяц не наладится, а он не может болтаться тут столько времени, он и так почти всю зиму в Фораннане проторчал…
