Елена Асеева - По ту сторону Солнца. Часть первая
Старший халупник теперь направился к лауу юного авгура, обойдя негуснегести, и опустившись на присядки у изголовья поставил подле себя блюдо, одновременно, пояснив по-велесвановски, что-то хозяину. Отчего уже в следующий миг, как только он смолк, а Арун Гиридхари едва бросил на него взгляд, Дарья протянула:
— Ури сказал, что вас, ассаруа, ждут в приемной палате чертогов.
— Вы умница, голубчик. Мой поразительный абхиджату, — проронил негуснегести, последнюю фразу уже сказывая лишь о Даше. Теперь он шевельнул ноздрями и ссасуа уловил слухом в легком звучании струны гуслей два знакомых слова «дайме» и «не покидал». — Не будем напрягать ваш диэнцефалон, — разком досказал Арун Гиридхари, точно узрев как на щеки юного авгура выплеснулись мельчайшие голубоватые пятна, указывающие на тревогу. — Ури молвил, что дайме весь тот срок, оный я отсутствовал, не покидал наших чертогов, ожидая меня в приемной палате. А днесь, вам положено исполнить все мною указанное.
Негуснегести развернулся и неспешно направился вон из ложницы, ступая величественно, слегка колыхая материей малинового кафтана, где проходящий золотой узор и лимонно-лощеные самоцветы перекликаясь с белыми лучами (входящими через прозрачное кварцевое стекло крыши) вызывали блики в листовых зеркальных поверхностях всех четырех светильников, расположенных по углам помещения. Он уже достиг створки, да резко сдержав возле нее шаг, замер, но лишь затем, чтобы развернув голову, воззриться на Дарью и с мягкой улыбкой, сказать:
— Уверен, что в благодарность за спасение своей жизни, дайме асгауцев Хититами Сет согласится доставлять вам голубчик, молоко и хлеб, четыре раза в период. А я столкуюсь с ерьгловцами, в частности с нахарар материка Сима Агнием Махасмасру Абсеем, або они доставляли раз в период вам мед. Думается, вы того заслужили. В любом случае ноне не имеет смысла скрывать вас и ваши способности.
— Почему, ассаруа? — откликнулась вопросом Даша, и тотчас поднявшись с лежака, села, уставившись в лицо негуснегести.
— Понеже о том, в самом деле, у меня ссасуа и новый авгур среди велесвановцев, — протянул Арун Гиридхари, сейчас едва качнув головой, повелевая Дарье лечь, а Ури затем проследить. — Вже известно дайме асгауцев, и, вероятно, вмале станет известно правителям иных рас. Видимо, асгауцы оставили на Велесване в прошлое свое прибытие соглядатаев, а перундьаговские и ерьгловские охранные системы того не приметили, аль просто не качественно сработали.
Негуснегести смолк и, не мешкая, шагнул через проем открывшейся двери, оставив в ссасуа чувство особого удовлетворения. Так как питание меж велесвановцами распределялось поровну. Среди них никогда не существовало элитности, коей присуще получение чего-то особенного в питание. Дарье о том не раз говорил Арун Гиридхари, когда она у него просила хлеба, молока или сметаны. Впрочем, данным решением ассаруа приподнимала желания, нужды Даши, похоже, даже выше своих, вместе с тем отводя ей особое место в расе велесвановцев.
Глава двадцать пятая
Даша проснулась поздно вечером. Когда Рашхат сокрылся за кругозором Велесван, а небо окрасилось в сиреневые тона, однако, сохранив местами сине-пепельные полосы (отображающиеся от разрозненного шара Перундьааг), усеяв его видимую поверхность мельчайшей россыпью белых и желтых звезд, раскидавших в разные стороны тончайшие сияющие лучики. И немного перекусила, хотя того не хотелось. Потому как все еще ощущалась слабость. Впрочем, из-за настырности сующего в рот еду Ури, все-таки съела пару белых круглых плодов, пхалам, по вкусу напоминающих бананы, и выпила две чарки ярко-желтого напитка, джалу.
Старший халупник утирая рот и руки ссасуа влажной губкой, продолжал, что-то жалостливо урчать, подыгрывая себе струной гуслей, в чьих звуках порой удавалось уловить отдельные звуки «прошу», «надо», «будет». И хотя Даша понимала, что Арун Гиридхари указал Ури обязательно ее накормить, и будет весьма недоволен не исполненным (ибо в отношение халупников и рабов, негуснегести был достаточно строг), не смогла сейчас уступить его просьбам, еще и потому как ощущала мощную волну раздражения на ту заботу. Потому не успел Ури толком протереть ей ладони губкой, торопливо дыхнула ему, по-велесвановски, уйти и позвать ассаруа.
Старший халупник ухватил в четыре руки блюдо, и тазик с водой, да низко качнув головой, пятясь назад, покинул ложницу. Своим нелепым уходом, незамедлительно вызвав у Дарьи улыбку и частично сняв недовольство.
А ссасуа оставшись один, и оглядев полутемную ложницу, внезапно вспомнил дотоль сказанное Аруном Гиридхари о том, что у него уникальные способности диэнцефалона, который единожды проецирует грядущее и настоящее. Потому стоило через проем открывшейся двери в помещение войти негуснегести, юный авгур разком поднявшись с лауу, сел, и взволнованно вопросил:
— Ассаруа, значит и про сына я видела в той фантасмагории, как будущее, так и настоящее. Настоящее не только для него, но и для меня.
Арун Гиридхари остановился возле дёпаки, расположенной в правом углу ложницы, где листовое зеркальное полотно, вставленное в белую, деревянную раму, увитую мельчайшими грушеподобными бутонами цветов, исполняло роль ночного светильника. Он протянул в направление дёпаки руку и коснулся его ровного полотна, которое моментально засветилось в том месте голубоватым светом, в пару секунд распространив его и на остальную поверхность. Все еще не отвечая на вопрос юного авгура, негуснегести также затеплел и другой светильник, стоящий в противоположном углу. Лишь после того, как в комнате заиграли легкие полутени, отбрасываемые фигурой Аруна Гиридхри, да переплетающиеся с сиянием звезд, и все еще оставшегося света от лучей Рашхат, он неспешно приблизился к сидящей на лауу Дарье, и, опустившись подле на пол, приняв позу лотоса, вполголоса молвил:
— Лучшим будет прилечь, голубчик. Понеже, вы доколь еще слабы.
Когда ассаруа вот так приходил в ложницу Даши вечером, он всегда говорил тихо, точно настраивая мелодичностью звучавшего тембра на сон. В такие моменты, она вроде возвращалась в свое доброе детство, лишенное невзгод, наполненное заботой, любовью земных родителей. Особой тоской, хоть и не душащей, припоминалась мамочка, ее нежные, ласковые руки, приглаживающие волосы на голове, и родной голос поющий колыбельные песни.
Арун Гиридхари песен не пел, тем не менее, его голос, звучавший приглушенно, нередко сопровождался звуками велесвановского языка, вроде как плыл по ложнице. И если знакомые звуки для диэнцефалона Дарьи уже претворялись в слова, словосочетания, выражения, то незнакомые покуда звенели, как струны гуслей.
