Николай Романецкий - Узревший Слово
И тем не менее, сегодня Репня понимал, что отец был прав.
Это было ужасно. Всю свою взрослую жизнь Репня убеждался, что отец — таков, каким он был в воспоминаниях сына, — ничего не понимал в отношениях двух половин человечества. Верно, любовь женщинам была нужна, но об уважении и речи никогда не шло. Да и любовь эта жила от постели до постели. А уж защищать-то их и вовсе не требовалось. Они сами вас защитят, буде им понравится ваш корень. Впрочем, была одна женщина, которую следовало защитить, но, к сожалению, защитнику требовалось защищать ее от самого себя!
И вот получалось, что этот болтун, которого давным-давно отправила к Марене ордынская пуля, все-таки прав, а он, Репня, никогда не сомневавшийся в собственной правоте, ошибался.
Паче того, получалось, что в данном конкретном случае отец был прав и насчет волшебников. Конечно, по большому счету чародея Смороду счастливым ни за что не назвать, но именно в его доме живет сейчас единственная необходимая Репне женщина. И хотя ревности Репня не испытывал — это было бы совсем сумасшествием, испытывать ревность по отношению к чародею Смороде, — но факт оставался фактом: при всем при том, что Свет Сморода не был мужчиной, единственная в подлунной необходимая Репне женщина была рядом с этим кастратом. И это уязвляло Репню до невозможности. Он чувствовал себя так же, как чувствовала бы лежащая на тарелке нарезанная ломтиками и украшенная зеленым горошком наинежнейшая и наивкуснейшая ветчинка, которой записной гурман предпочел вдруг кусок говна.
За этими размышлениями Репня обнаружил, что шагает к дому своего закадычного приятеля Вадима Конопли. Вадимов батюшка был известным всей Словении — да и не только Словении! — купцом, и, наверное, был бы очень счастлив, пойди его единственный младшенький (у старшего Конопли было еще пять дочерей) по стопам отца.
Но Мокошь рассудила иначе. Сначала у Вадима обнаружился Талант, и сына пришлось отдать в школу волшебников. Потом сына из волшебников вышибли, но стать купцом он уже не пожелал. Вместо этого заделался врачом и связался с таким же, как и сам, неудачником по имени Репня Бондарь. Конечно, врач — дело справное, и, когда они работают щупачами, эта работа тоже нужна княжеству. Да токмо ведаем мы, кого они там и за какие такие места щупают! Женились бы, как все добрые люди, и щупали себе на здоровье!..
Именно так старый Конопля отзывался о сыне и сыновнем приятеле — Вадим не раз рассказывал другу о батюшкиных словах. Впрочем, друзья прекрасно понимали досаду Конопли-отца — старость пришла, а дело передать некому, потому что из пяти зятьев тоже нет ни одного по торговому делу, все ратники да фабриканты. Репня знал даже больше: старый Конопля пытался привадить сына к родовому делу, но торговле надо учить сызмальства, а не тогда, когда парень уже думает, как бы к служанке под наперсенник залезть да стаканчик-другой в соседнем кабаке пропустить.
Так и не получился из Вадима Конопли купец, зато собутыльник вышел отменный. И дело не в том, что у него присно водились деньги — Репня и сам зарабатывал изрядно, а пил далеко не каждый день, — а в том, что Вадим присно понимал своего приятеля. Был он на пять лет помоложе, точно так же неудачно женат — правда, без ребенка, — и, подобно Репне, относился к женщинам как к простынкам и наволочкам.
В общем, дружились два приятеля душа в душу.
Когда Репня появился на пороге, прислуга Коноплей встретила его достаточно милостиво (служанки вели себя по отношению к Бондарю прохладно лишь на глазах у Вадимовых батюшки и матушки), потому что друг младшего хозяина всегда относился к ней со вниманием.
Вадим уже позавтракал: в купеческом доме вставали рано.
— С Паломной седмицей вас!
— С Паломной седмицей вас!
— Айда напьемся? — без обиняков предложил Репня.
Вадим оттопырил нижнюю губу:
— С какой стати, в такую-то рань?! Поехали лучше в Перынь, с девками в Ильмене потискаемся.
— Нет! — Репня сумрачно взглянул на приятеля, и тот сразу понял: другу плохо. — Еще вся седмица впереди, успеем натискаться. А ныне айда напьемся!
Раз другу плохо, друга надо выручать. И Вадим пожал раменами:
— Айда!
Часа не прошло, как они уже сидели в кабаке «У Рыбника»: питейных заведений своего отца Вадим ввек не посещал, небезосновательно предполагая, что в подобных случаях об его похождениях слишком быстро станет известно любезному родителю.
Когда под балычок да под маринованные огурчики (любимая Вадимова закуска) пропустили по первой да по второй, Вадим озаботился излечением друга от душевной боли.
Пока под заливную телятину да под стерляжью уху пропускали по третьей да по четвертой, Репня поведал другу о своих сердечных ранах.
Вадим размышлял в течение пятой и шестой, которые пропускались под иберское блюдо шаш-лык. А потом сказал:
— Подождите! Вы молвили, он — чародей?
— Да, — согласился Репня. — Из крупных. Светозар Сморода.
— Так чего же вы волнуетесь! — удивился Вадим. — У него к ней какое-то дело, но всякое дело, каким бы важным оно ни было, рано или поздно заканчивается. И тогда она будет вашей.
Пропустили по седьмой — под расстегайчики.
— Мне всегда было интересно, — сказал Вадим заплетающимся языком, — что общего между этим пирожком и женским сарафаном.
— То, что мы с вами ни печем расстегаи, ни носим их, — сказал Репня, поелику его этот сложный вопрос совершенно не интересовал.
Потом пропустили по восьмой и по девятой — уже ни подо что. А потом Вадим сказал:
— Поехали, отберем ее у него.
— Кого? — не понял Репня.
— Вашу Веру у вашего Света, — сказал Вадим. — Или вашу Свету у вашего Вера.
План похищения Веры и Светы они обсуждали под какую-то и под какую-то, пропущенные подо что-то и подо что-то.
— Вам будет Вера, а мне Света, — сказал Вадим.
И только тут Репня почуял неладное.
— Подождите-ка, — сказал он. — Какая Света? Ее зовут Вера, а Свет — это он.
— А-а-а?! — удивился Вадим. — Что же вы мне сразу не сказали? Свет мне не нужен, я не жопочник. К тому же вы молвили, он волшебник? От волшебников надо держаться дальше, чем от венца. Но ее мы все равно отберем!
Они вроде бы расплатились и вроде бы сели в экипаж Конопли. Но поехали не к дому Смороды — это Репня помнил точно, потому что через Вечевой мост не переезжали, а через Гзеньский их бы кучер и сам не повез: эти ребята не ездят в Тверь через Урал. Похоже, они просто проветривались, раскатывая недалеко от дома Конопли. А может, и вовсе по-прежнему сидели в кабаке.
Потом вдруг оказалось, что Репня в карете, но Вадима рядом нет, а на улице уже вечер. Репня открыл переднее окошечко и спросил кучера (кучер, вроде, был Коноплев):
