Алекс Готт - Белый Дозор
Богумил: действительно, очень крепкий человек среднего роста, чрезвычайно широкий в плечах, заросший седой бородой по самые глаза, глубоко посаженные и чрезвычайно умные. На голове у Богумила была косматая шапка из лисьего меха. На правой руке у него осталось всего два пальца: указательный и средний, и прочие спутники обращались к нему не иначе, как Вилка. Однако искалеченная рука Богумилу совсем не мешала. Он ловко орудовал ею наравне с левой, здоровой, поднимая различные предметы и переворачивая трупы, лежащие лицами вниз. Одет он был в сшитую из беличьих мягких шкурок двухстороннюю (то есть мехом как внутрь, так и наружу) длинную и теплую рубаху, перепоясанную ремнем с тусклой пряжкой, на котором спереди висел в ножнах широкий и длинный охотничий нож-пластун, а позади за ремень были заткнуты два топора на длинных рукоятях, предназначенные явно не только для рубки хвороста. Такие топоры можно было метать и метать весьма неплохо. Были они чем-то сродни индейским томагавкам с небольшим, но существенным отличием: лезвие каждого топорика было обоюдоострым и длинней с одной стороны, нежели с другой, чтобы создавать при метании условия для точного попадания более длинного, а значит, и более тяжелого лезвия.
Следующий ратник звался Добродем и был высоченным детиной, прямо-таки баскетбольного роста. Хоть и не такой широкий в плечах, как Богумил, он обладал чрезвычайно мощными руками, способными, казалось, разорвать и медведя. За спиной Добродея виднелась рукоять меча, и меч этот, в простых черных ножнах, висел на перевязи, надетой поверх стеганого суконного плаща. Под плащом виднелась вышитая по линии ворота белая домотканая рубаха, на ногах Добродея были легкие, мехом внутрь, пимы. Ноги в таких не уставали и не промокали. Шапки он не признавал, довольствуясь собственной косматой шевелюрой. Бороду брил, зато усы имел длинные, на запорожский манер, и концы их свисали ниже подбородка, временами заползая хозяину в рот. То сами по себе, то по его воле, ибо Добродей в различных жизненных ситуациях, требующих сосредоточенности, любил пожевать ус-другой. Лицо его было чрезвычайно вытянутым, и в профиль Добродей напоминал месяц, столь выдающимися были у него подбородок и надбровные дуги. Нос же его, наоборот, был словно размазан по лицу, и сразу становилось понятно, что случилось это в результате травмы, полученной совсем не в мирных условиях. Возможно, удар дубины, палицы или чего-то в этом роде, превратил нос Добродея в плоское образование с двумя неровными и несимметричными ноздрями, и нос этот основательно портил впечатление о Добродее, делая его устрашающе уродливым. Это впечатление, впрочем, пропадало, стоило Добродею улыбнуться. Вот уж у кого-кого, а у этого гиганта улыбка была самой добродушной на свете, а смех — задорней и не представить.
Третьего ратника отряда звали Боригневом. Он был совсем юн, очень строен и тонок, одет так же, по-зимнему, в очень тесный кафтанчик, облегавший всю его до жалости худую фигурку. Но, судя по тому, что вооружен Боригнев был луком и колчаном, под завязку набитым стрелами, недооценивать этого почти подростка было бы опрометчиво. Стрелой он со ста шагов попадал в глаз сове и умел лазить по деревьям, обвиваясь вокруг ствола, будто змея. Голубоглазый и черноволосый Боригнев имел бледную, почти прозрачную кожу, и под правым глазом у него непрестанно дергалась жилка, что свидетельствовало о некоторой нервности молодого лучника. Пальцы рук его были чрезвычайно длинными. Ими он осторожно освобождал от земли и хвои, холодные, искаженные предсмертным ужасом или, наоборот, спокойные и печальные лица погибших, разговаривая с каждым умруном на каком-то особом, непонятном постороннему человеку языке. То были слова молитвы забвения для мертвых, произнесенные на древнем, давно ушедшем наречии. То был местами искаженный язык самих богов, дошедший к людям и слегка ими переиначенный, как и всё, что не записано, а передано из уст в уста в собственной манере сказителя. Вот сколь не прост был щуплый с виду Боригнев.
Был с ними также и некий Живосил, на первый взгляд не носящий никакого оружия, но это лишь на первый взгляд, ибо был Живосил ох как непрост. Вместо ножа или меча на поясе у него висела наполненная чем-то фляга, а в руках держал Живосил крепкий посох с вырезанным на нем солнцем и плывущей под парусом ладьей. Лицом он был не стар и не молод, бороду имел не длинную и не короткую, глаза у него были не то карие, не то серые. Обладал Живосил внешностью, запомнить которую с первого раза было совершенно невозможно. Он шел, словно не касаясь земли ногами, он будто плыл, держа свой факел, горевший и под дождем, пламенем вниз и водя им по сторонам в поисках нужных людей. К некоторым погибшим он наклонялся, пристально вглядывался в лица, словно хотел разглядеть малейшие признаки жизни, но всякий раз лишь сокрушенно качал головой и продолжал свой легкий путь. Путь ученика волхва, почти сравнявшегося в некоторых умениях с учителем.
Все остальные ратники были людьми обычного роста, вооруженные кто мечом, кто топором, кто кинжалом, а один из них, по имени Громобой, имел на себе всё это оружие сразу, да еще в придачу и лук со стрелами. Всем этим он владел в превосходной степени, совершенно оправдывая свое имя. Четверо остальных носили имена: Темнозор, Водосвят, Светлолик и Благолеп. Темнозор получил свое прозвище за черные, глубоко посаженные глаза и недружелюбный вид. Образ человека, с которым лучше не связываться, дополнял шрам, идущий наискось от лба, через всё лицо, через переносицу спускаясь, минуя скулу, до ключицы. Водосвят предпочитал кистень и при этом отличался удивительной пластикой во всех движениях, а равно и отменной реакцией, и быстротой. Он и впрямь, словно вода, обтекал препятствия, в бою уворачиваясь от стрел, подлет которых не столько видел, сколько предчувствовал. Светлолик имел при себе сияющую даже во тьме секиру из того же лунного серебра, что и Марин серп. Свое оружие он добыл в качестве трофея во время древней битвы с Навью, рассказ о которой впереди. Благолеп же был росту низкого, телом хил, но при этом удивительно подвижен и прыгуч. При себе он имел несколько метательных ножей и пару кривых кинжалов, сильно смахивавших на арабские пенчаки — ножи для козьего и бараньего убийства. Немало двуногих баранов и козлов сразил верткий Благолеп своими кривыми ножами.
Итого вышедший из леса отряд насчитывал девять человек. Десятым же был волхв Вышата, чей взор васильковых глаз являлся единственным источником животворящего тепла на поле ужасной гибели многих людей. Он не принимал участия в поисках, устало опершись на свой посох, просто стоял, поливаемый дождем небесным, на который не обращал ни малейшего внимания. Вышата опустил голову, губы его шевелились, беззвучно творя молитву Светлым Богам Прави, и казалось, что дождевые струи проходили его тело насквозь.
