Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна
– Не сомневайтесь, он действительно прекрасен, – тихо сказала Элизабет. – Вы бы видели его раньше…
– А это еще что такое? – старик коснулся рубца от ожога на руке Энтони и посмотрел на королеву.
– Этого не было… – растерянно сказала она. – Может быть, в тюрьме…
– Его пытали огнем? – спокойствие мигом слетело с монаха, он выдохнул вопрос тихо и гневно.
– Я что, вчера прошел посвящение? – оскорбленно вскинулся Монтазьен. – Естественно, пытки были такие, что не оставляют следов на теле, все до одной. Вы же сами прислали нам палача. Завтра я спрошу у Далардье, откуда ожог…
– Какой смысл спрашивать? Дело уже сделано. Принеси-ка мне, девочка, из моего ящика желтый горшочек с синей крышкой и бутылку синего стекла…
Элизабет отсутствовала минут десять. Все это время старик, откинув одеяло, внимательно осматривал Бейсингема, ощупывал тело холодными твердыми пальцами, так что Энтони пришлось собрать все силы, чтобы лежать тихо. По счастью, еще в детстве Валентин научил его притворяться спящим – расслаблять тело, сдерживать дыхание, и научил хорошо – ночной гость так ничего и не заподозрил. Вернулась Бетти, старик смазал ожог прохладной мазью.
– Через несколько дней рана воспалится, тогда скажи лекарю, чтобы срезал все, чего касался огонь. До мая заживет… – негромко приказал он.
– Но разве… – неуверенно спросила Элизабет. – Ведь чтобы не было следов огня – это важно для Встречи, а не для…
– Это важно для всего! – отрезал старик. – Человек со следами огня на теле, вступивший в жертвенный чертог – все равно что невеста, не имеющая девственности. Тем более рыцарь – он должен быть чист и прекрасен. Первое сделано, что же касается второго – вот тебе бутылка. Этот эликсир будешь по ложке подмешивать ему в воду или в вино – но только не в горячие напитки. Тогда он быстро поправится и скоро снова станет красивейшим мужчиной наших земель… если он и вправду им был. Кольцо он принял?
– Да, сразу, не думая, – ответила Элизабет. – А вот с присягой не вышло…
– Ничего, не страшно. Он в твоих руках, и у тебя еще есть время. А кольцо будет стараться само по себе. К маю он станет нашим. Смотри только, чтобы он не носил чужих знаков. Пойдемте, герцог, здесь мы все увидели…
Снова шум шагов, тихо открылась и закрылась дверь, и Энтони остался один. Нельзя сказать, чтобы он много понял во всей этой галиматье. Абсолютно ясно было только одно: Теодор угадал насчет красоты – все дело в ней. Кстати, похоже, колечко, что подарила ему Элизабет – непростое, и лучше его не носить. Энтони попытался снять перстень. Вроде бы тот не был ему мал, скорее чуть-чуть великоват – так легко скользнул на палец, но сниматься не хотел, даже не проворачивался, словно бы врос в тело. Наконец, устав от бесполезных усилий, Энтони откинулся на подушки и долго лежал с оглушительно бьющимся сердцем. Завтра надо поговорить с Теодором, а лучше бы с Аланом – но когда он теперь попадет в дом Эстер Баррио?
В особняк Баррио Энтони попал только через двенадцать дней. Сначала лекарь не позволял ему встать, потом чудовищно воспалилась левая рука, так что пришлось делать операцию, да пока все зажило… Лежать не хотелось, но находиться на положении больного было разумнее всего. Энтони был по горло сыт первым днем при дворе и хотел, чтобы второй наступил как можно позднее. А в своих покоях он чувствовал себя в безопасности, и сами комнаты ему нравились, несмотря на некоторую грубость вкуса.
Теодор навещал Бейсингема ежедневно, но, само собой, разговаривать свободно они не могли, приходилось коротать время за болтовней и картами. Один раз, понизив голос, Гален попросил Энтони составить ему протекцию: помочь остаться при трогарском дворе. При этом он, повернувшись лицом к стене, из-за которой за ними было удобнее всего наблюдать, старательно смутился. Энтони так же старательно рассмеялся и заверил, что пока он, маршал Бейсингем, имеет при этом дворе хоть какое-то влияние, Теодор будет здесь принят.
«Вот и я завел себе любимую игрушку! – усмехнулся он про себя. – Пусть Бетти терпит, могло быть и хуже».
Несколько раз заходила Элизабет. Она вела себя далеко не так официально, как в первый раз, была мила и приветлива, и Энтони, вспоминая подслушанный им ночной разговор, совершенно убедил себя: к тому, что творили с ним в Тейне, она не имеет отношения – это Монтазьен постарался…
Несмотря на все неприятности, чувствовал себя Энтони достаточно хорошо. Решив, что снадобье из синей бутылки ему повредить не может, он с удовольствием пил вино, которое присылала Элизабет и, действительно, стал выглядеть гораздо лучше, это было видно даже в маленьком неудобном зеркальце цирюльника. Когда лекарь, наконец, разрешил ему встать, Энтони долго и придирчиво разглядывал себя в большом зеркале гардеробной: с виду – почти прежний Красавчик Бейсингем. Правда, сейчас он был бы не в состоянии провести сутки в седле, да и полдня бы, пожалуй, не смог – но экстерьер просто превосходен!
Наконец даже лекарь признал, что он здоров. И на следующий день, с утра, Бейсингем отправился к Элизабет. Да, ее привычки изменились. Раньше она в это время еще спала, а сейчас в королевском кабинете принимала просителей. Десяток человек в приемной встретили новоиспеченного фаворита привычным шепотом: «милорд Бейсингем». Завидев его, лакей тут же услужливо распахнул дверь, а Элизабет, невзирая на этикет, встала ему навстречу, вызвав мгновенное остолбенение у толстого купца, стоявшего на коленях перед ее креслом. Впрочем, она тут же знаком велела ему удалиться, и купец быстро выкатился за дверь.
– Милорд, – улыбнулась она, – рада видеть вас здоровым.
– Благодарю вас, Ваше Величество, – поклонился Энтони, – и за прекрасные покои, и за заботу… Я хотел попросить у вас позволения навестить сегодня герцогиню Баррио. Я ей многим обязан, а ведь мы даже не попрощались…
– О чем вы, маршал? – еще нежней улыбнулась королева. – Разве вы, когда жили в своем доме, просили у меня позволения поехать куда-либо? Вы вольны делать все, что вам угодно, ездить куда угодно, и не надо спрашивать…
– Благодарю вас, Ваше Величество, – кажется, эта фраза стала главной в их разговорах.
– Опять все то же… Нет, Тони, я определенно недовольна тобой. Во-первых, твой лексикон стал до ужаса беден. А во-вторых… почему ты не носишь драгоценности? Весь ваш фамильный арсенал у тебя в гардеробной. Я даже выкупила знаменитые рубины, хотела преподнести их тебе, но мы так глупо поссорились… Я стремлюсь доставить тебе радость, а ты…
Энтони не понимал, что так испугало его в королеве две недели назад. Определенно, это сказалась болезнь. И с чего Гален взял, что во дворце трудно дышать – какая глупость! А Элизабет… она была даже не прежней, нет – свободная и сильная, она стала гораздо лучше, и эта властность ее совсем не портит. Обнять бы ее сейчас – и плевать на всех просителей на свете! И все же что-то было в ней такое, что не допускало прежней фамильярности. Ладно, у них еще будет время. Но кое-что приятное своей повелительнице он может сделать и сейчас…
Быстро пройдя по коридорам, Энтони вернулся к себе, переоделся в белый камзол и надел рубины, не понимая, почему он раньше испытывал такую антипатию к этим камням. Немножко аляповато, конечно, но красиво… А вот теперь снова зайти к королеве – попрощаться, при этом ослепительно улыбнувшись. Он так и сделал: возник на пороге комнаты, помахал рукой, улыбнулся – трудно сказать, насколько ослепительно, он все-таки не Гален, – но постарался произвести впечатление. И лишь тогда направился в конюшню, где его уже ждала Марион, оседланная и под роскошной попоной. И он совсем не удивился, обнаружив, что следом за ним, не особенно и скрываясь, едут два всадника в неприметных серых кафтанах – в конце концов, он маршал и любимец королевы, неудивительно, что его берегут…
В дом Эстер он не вошел, а влетел, влепив по пути горячий поцелуй Барбаре, так, что служанка лишь головой покачала. Узнав, что герцогиня в библиотеке, Энтони стремительно промчался по коридору и распахнул тяжеленную дверь – которую две недели назад открывал с усилием, – одним движением руки.
